Ну так вот, я начал о нем заботиться, малый был близок мне по духу, в чем-то, конечно, маменькин сынок, слишком долго жил с ней, ему уже перевалило за тридцать, а он еще ни разу не жил с женщиной, только с мамой, которая очень много для него значила, он даже любил ее цитировать, но многие замечательные люди были мамиными любимчиками, простим им это, — вот, например, Элвис Пресли, нужно признать. Я стал приглашать его к нам на выходные, чтобы он не сидел в своей проклятой школе, грустный и одинокий, а он, разумеется, принимал все мои приглашения, приходил по пятницам прямо после занятий и сидел до вечера воскресенья, спал в комнате для гостей, я угощал его пивом, и он ел с нами, смотрел телевизор и радовался тому, что находится дома, среди людей. И нам нравилась его компания, потому что малый был воспитанный, благодарный и веселый, к тому же с удовольствием меня слушал, он внимал всему умному, и если ему что-то нравилось, он искренне и заразительно смеялся, и я раскрылся рядом с ним, он как будто открыл мне мой ум, заставлял вспоминать то одно, то другое, такие вещи, которые никак нельзя забывать.
Он гостил у нас по выходным ни много ни мало три или четыре года. Выходит, мы демонстрировали свое радушие на протяжении примерно 150–200 выходных, прямо-таки усыновили его, взяли под опеку, на воспитание, — у него и своя комната была, гостевая, дети даже стали называть ее комнатой Бьёсси, — не сомневаюсь, что это помогало ему учиться и вообще было полезно для душевного здоровья, иначе бы он не выдержал, свихнулся, если бы не мог ходить к нам, как в родительский дом, всегда, постоянно и неизменно. И я, естественно, ожидал, что он будет за это благодарен и при случае более чем охотно вознаградит за помощь…
После того, как я провел несколько выходных в гостях у Эйвинда и Стеффы, мне стало казаться, будто я познакомился не только с ними, но и с массой других людей, которых Шторм повстречал на своем жизненном пути. Он, конечно, много рассказывал о семье, особенно о Халли Хёррикейне, тот ведь был ему вроде как отчим, жил с его мамой после того, как она помешалась и находилась в постоянном опьянении от валиума, — но иногда я пытался замять разговор о Халли, поскольку чувствовал, как Шторм его ненавидит, ведь этот тип был пьяницей и преступником, он растратил все мамино имущество и превратил детство Шторма в сплошной кошмар; иногда после рассказа о Хёррикейне в комнате на некоторое время повисала тяжелая тишина, хотя Шторм забавно пародировал этого психа, в умеренных дозах послушать можно.
