- Спасибо за доверие, - и криво усмехнулся. - Что там стряслось? Тайга, чай, на месте, не провалилась?
- Чубатова избили. Говорят, не встает.
- Какого Чубатова?
- Того самого... Нашего лесного короля.
- Ну и... бог с ним. Отлежится. Сам хорош.
- Я слыхал, ты его недолюбливаешь?
- А мне что с ним, детей крестить?
- Вроде бы на подозрении он у тебя, - не то спрашивал, не то утверждал Савельев.
- Слухи об этом несколько преувеличены, как говаривал один мой знакомый журналист. Просто знаю, что он сам не одну потасовку учинял. Девок с ума сводит. Все с гитарой... Менестрель! Ни кола ни двора. По-вашему, романтик, а по-моему, бродяга.
- Ты ему вроде бы завидуешь. Сам ходил в писателях, - хохотнул Савельев.
- Да пошел ты со своими шутками!
Коньков и в самом деле работал когда-то в Приморском отделении Союза писателей шофером и в газетах печатался. Даже песню сочинили на его стихи: "Горят костры над черною водой".
В то далекое время он поступил на юридический факультет и уволился из милиции. Кем он только не работал за эти долгие годы! И газетным репортером, и рабочим в геологических партиях, и даже городским мусорщиком - шофером на ассенизаторской машине. Повеселился, помыкался и вернулся-таки на круги своя, в милицию. Во искупление первородного греха непослушания, был отправлен в глухой таежный угол участковым уполномоченным, в самый захолустный район. Отстал от своих сверстников по училищу и в должности, и в звании, к сорока годам все еще ходил в капитанах. Наконец-то перебросили его в большой районный центр следователем. К репутации въедливого милиционера прилепилось еще прозвище "чудик". На это, собственно, и намекнул Савельев этим насмешливым выражением - "ходил в писателях".
- А что? У Чубатова есть песенки - будь здоров! Сами на язык просятся, - продолжал подзадоривать его Савельев.
- Паруса да шхуны, духи да боги... Новая мода на старый манер, покривился Коньков. - Дело не в песнях. Гастролер он - прописан в Приморске, живет здесь. Не живет, гуляет.
- Это ты брось! Он еще молодой - пусть погуляет. А парень деловой, авторитетный.
Коньков хмыкнул.
- Артист-гитарист... Поди, из-за бабы подрались-то?
- Не думаю. По-видимому, коллективка. Избиение мастера.
- Мастера-ломастера, - опять усмехнулся Коньков.
- Это ты напрасно, Леонид Семеныч. Что бы там ни было, а для нас он золотой человек.
- Что, дорого обходится?
- Ты привык в тайгах-то жить и лес вроде не ценишь. А мы - степняки, каждому бревнышку рады. Старожилы говорят, что у нас до Чубатова в райцентре щепки свежей, бывало, не увидишь. Не только что киоск дощатый сбить - кадки не найдешь. Бабы огурцы в кастрюлях солили. Вроде бы и тайга недалеко - полторы сотни километров, а поди выкуси. Сплав только до железной дороги, а тому, кто живет ниже, вроде нас, грешных, ни чурки, ни кола. Добывайте сами как знаете. И Чубатов наладил эту добычу. По тысяче, а то и по две тысячи кубиков леса пригонял ежегодно. Да вот хоть наша контора, - вся отделка: полы, потолки, обшивка стен - все из того леса. Дом культуры какой отгрохали. А сколько дворов для колхозов и совхозов построено из его леса? А ты говоришь - артист.
