* * *
Теперь вернёмся к Булгакову. В чём суть его повести, а точнее сказать, поставленного по повести фильма? Ведь именно фильм, а не книга, оказал по-настоящему разрушительное воздействие на массовое сознание советских людей. Если оставить за скобками актёрское очарование Евстигнеева и прочую лирику, то получается вот что:
Из отбросов общества (уголовник, алкоголик) могут получиться только отбросы. Только питекантроп вроде Шарикова. То есть генетически неполноценный материал (в сегодняшней терминологии — быдло) невозможно улучшить. «Потаскуха была моя бабушка», — вновь констатирует исполосованный скальпелем Шарик.
Ничего не напоминает? Если не напоминает — почитайте, что пишут в украинских пабликах о жителях Донбасса. Генетическая неполноценность. Расовая, хромосомная предопределённость.
Это, ребята, и называется фашизмом. Понимаете, причём тут НТС? Фашизм, точно так же, как и либерализм, в основе своей имеет животноводческую доктрину социал-дарвинизма. Одни люди имеют право на жизнь, другие — нет. Одни (Борменталь, Преображенский) талантливы, креативны и способны к созидательному труду, другие (Шариков, Швондер и пр.) патологически и необратимо ущербны. Следовательно, мир естественным образом делится на тех, кому самой природой предписано жить «одному в семи комнатах», и тех, кто не должен роптать, если дворник ошпарит его кипятком.
Это прямая противоположность марксизму, советскому подходу, подходу Макаренко, если хотите, который отчаянно доказывал: нет, человек, даже если он низведён до состояния собаки, не безнадёжен. Кстати, христианскому учению социал-дарвинизм тоже ведь перпендикулярен. Хоть Библию открой, хоть «Братьев Карамазовых». Воспитание и образование, воздействие обстоятельств и окружающего мира, наконец, перенесённые страдания способны изменить человека, вырастить новую личность, — так всегда было принято думать в России. В России. А не где-то «от Севильи до Гренады». Социал-дарвинизм же упорствует: люди — животные. А значит, с ними можно и должно обращаться, как с животными.
* * *
Ещё момент. Яичники, которые Преображенский, смеясь, обещает приладить одной из своих пациенток, — прямая ссылка на процветавшую во времена Булгакова евгенику — псевдонауку об «улучшении человеческой породы». Совпадение? Мог ли врач М. А. Булгаков не знать о ней? Скрещивание человека с обезьяной — не шутка, а намёк на реальный эксперимент, проводившийся одним из советских институтов. Параллельные исследования, хоть и с разными целями, шли тогда и в СССР, и в Германии, и в США. Однако родина евгеники — именно США. Именно из американского Университета Рокфеллера в начале 30-х она переберётся в Институт Кайзера Вильгельма, где превратится, по сути, в научный фундамент для национал-социализма.
