После нескольких шумных тостов, когда за столом стало оживленно и говорили кто во что горазд, Терехин потянул за собой Воронова, прихватил бутылку, и они вышли в обнимку в соседнюю комнату.
- Ну вот, старик, мы с тобой снова вместе. Встретились на краю земли. Терехин поставил бутылку на стол и взял Воронова за плечи. - Дай-ка я на тебя погляжу.
- А ты вроде еще длиннее стал, - сказал Воронов, улыбаюсь. - И уши у тебя будто отросли.
Терехин ощупал руками свои большие оттопыренные уши, беззлобно засмеялся:
- А ты все такая же язва! Эх, старик! Сегодня с рыбаками прихожу с моря, устал, как черт. Думаю, только бы дотащиться до дому. А мне говорят, что появился в нашей гавани Воронов, получил участок и уже шумит. Сколько же мы не виделись? Почти три года.
- Да, почти три. На Камчатке я изредка почитывал твои длинные очерки.
- Не могу коротко писать, беда моя.
- А ты восторгайся поменьше, оно и выйдет короче.
- Нельзя не восторгаться, Сергей. Ты смотри, что делается кругом. Вот на этом месте, где мы сейчас с тобой стоим, два года назад шумела тайга. А в бухте? Давно ли на рейде покачивались только старые кунгасы? А теперь пирсы железобетонные, новенькие сейнера! А молодежь! Сколько к нам едет орлов с запада! Это воспевать надо. Газета, братец мой, это - гимн нашему труду, а журналисты - поэты в прозе. - Он выкинул длинный худой палец. О! Выпьем за журналистов!
- Ну ладно, давай выпьем, а там разберемся. - Воронов налил в стаканы водку. - Будь здоров!
- Как твои успехи в музыке? - спросил Терехин.
- Так же, как твои в поэзии. - Воронов ткнул его в бок, и оба засмеялись.
- Мы с тобой, так сказать, нештатные творцы. С нас взятки гладки, сказал Воронов.
- Славно сказано. Выпьем за творцов.
Терехин разлил остаток водки, выпили.
- А помнишь, Сергей, День Победы? Вечерняя Дворцовая площадь, море народу и сверкающий в огнях купол Исаакия!
- Врешь, бродяга! Купол Исаакия был весь заляпан серой краской.
- Ну, значит, мне показалось. Не в этом же суть, это детали. Главное мы с тобой, два солдата-сапера, два будущих студента - строитель и филолог, идем вдоль Невы и мечтаем.
- Опять врешь! Мы просто горланили и были пьянее, чем сейчас.
- Не придирайся к деталям. Ты сказал, что, пока не построишь сотню домов, - не сядешь за пианино, а я поклялся написать сотню очерков, потом взяться за стихи.
- И полгода сочиняли песню, - усмехнулся Воронов. - Помнишь? "Ты далека, Россия, с ветрами буйными, с вихрями снежными..."
