По существу, мы сейчас лишь повторяем сказанное раньше об участии в совместной деятельности кaк главном способе формирования установок. Однако добавилось признание существенной роли использования предметов в совместной деятельности. До сих пор педагогика научения не избавилась от ложных психологических схем. Часто утверждается, что человек научается благодаря тому, что свойства вещей запечатлеваются в его сознании, проникая в него через органы чувств. Предполагается, что получив некий запас впечатлений, ассоциативная способность или иная сила умственного синтеза составит из них представления, т. е. придаст этим вещам значения. Предполагается также, что объект – камень, апельсин, дерево, стул – производит различные впечатления цветом, формой, размером, твердостью, запахом, вкусом и т. д., и эти впечатления, будучи соединены вместе, создают значение, определяющее каждую вещь. На самом деле значение возникает благодаря специфическому применению данной вещи, определяющемуся ее конкретными свойствами, с совокупностью которых эта вещь идентифицируется. Стул – вещь, которая используется определенным образом, а стол – другая вещь, она применяется иначе. Апельсин – предмет, который дорого стоит, выращивается в теплом климате, съедобный, имеющий приятный запах и освежающий вкус, и т. д.
Мысли на полях
Руководство, или контроль, осуществляется при обоих видах приспособительных реакций, но когда вызываются лишь слепые отклики, руководитель тоже не видит направления деятельности. Здесь может быть тренировка, но нет образования.
У всех у нас есть множество привычек, в значении которых мы совершенно не отдаем себе отчета, поскольку они сформировались без нашего осознанного участия. Следовательно, скорее они владеют нами, чем мы ими.
…Недостаточно просто получить какую-то совокупность ощущений от предмета, чтобы приобрести представление о нем. Главное – это быть способным реагировать на объект в соответствии с его местом в общей схеме действия. Уметь предвидеть направление и возможные последствия воздействия предмета на нас и наших воздействий на него.
Иметь общие с окружающими представления о вещах и думать о них примерно то же – вот что означает на деле быть членом социальной группы.
Разница между реакцией на физический стимул и психическим актом состоит в том, что последний предполагает отклик на значение предмета, а первый – нет. Резкий звук может заставить меня подскочить, хотя я могу и не осознавать, что он означает, но когда я, услышав пожарную сирену, бегу, приношу воду и гашу пламя, то откликаюсь разумно: сирена означает пожар и необходимость ликвидации огня. Когда я спотыкаюсь о камень и отшвыриваю его в сторону – это чисто физическая реакция, но если я убираю его с дороги, чтобы кто-нибудь другой не споткнулся о него, то действую разумно – я откликаюсь на значение, которое есть у этого предмета. Я вздрагиваю от раската грома, осознаю я этот звук как гром или нет, – пожалуй, даже еще сильнее вздрагиваю, если не осознаю. Мое поведение становится разумным, когда я, услышав этот звук, скажу или подумаю, что это гром. Когда вещи обретают для нас смысл, мы понимаем, что делаем, и действуем преднамеренно, целенаправленно. Когда смысла нет, мы действуем вслепую, бессознательно, неразумно.
