Вот уж воистину преданная душа! Я как только увидел тебя, сразу подумал, что ты с великой любовью служишь своей госпоже. Кто другой на твоем месте стал бы заботиться о той, кого раджа лишил своей милости и подверг заточению?
Вриндамала была польщена этой похвалой, но ответила скромно:
— Благородный брахман, ничего особенного я не сделала, просто исполнила свой долг.
— Да, конечно, — перебил ее Чанакья. — Это твой долг. Но теперь так редки стали слуги, которые его выполняют.
Снова некоторое время шли молча. Прервал молчание опять Чанакья:
— Мне кажется, Вриндамала, что ты сделала бы все возможное не только для того, чтобы спасти жизнь своей госпожи, но и ради исполнения ее воли.
— Конечно. Не нужно и спрашивать. Даже теперешние замыслы моей госпожи не испугали бы меня, будь они хоть сколько-нибудь разумны. А то она твердит, точно лишилась рассудка: изведу Нандов, посажу на их трон кого-нибудь из своего рода. Если бы у нее был собственный сын! Но это невозможно!
Чанакья словно не заметил ее последних слов.
— Значит, если ее сын жив, ты не пожалеешь сил помочь ей? — спросил он. — Да, я не ошибся в тебе: ты по-настоящему предана своей госпоже. Такая верность достойна преклонения.
Вриндамала не могла скрыть радости, которую ей доставили слова брахмана.
Раджа Дханананд наслаждался видом города из окон своего дворца. Лишь небольшая группа придворных находилась возле него. Раджа уставал от многочисленного окружения и любил, отпустив приближенных, остаться наедине со своими мыслями. Ему захотелось избавиться и от тех немногих, кто был сейчас рядом с ним. Он отдал приказание, и все покинули его, за исключением стражника за порогом да телохранительницы[50] с внутренней стороны двери. Во всех ближайших покоях была полная тишина.
Внизу, под окнами, простирался шумный, многолюдный город. Взгляд Дханананда был устремлен на эту пеструю картину, но мысли его витали далеко. И судя по выражению его лица, они не были радостными. А причиной всего было странное, неожиданное чувство тревоги, некое предчувствие беды, родившееся вдруг в глубине его души. Откуда оно взялось? Он не видел к нему ни малейшего повода. Не было в его беспечной жизни и тени тревог и волнений. И сегодня, здесь, он остался в одиночестве с единственным желанием полюбоваться городом. Отчего же вместо покойного и радостного чувства в душу его закрался непонятный страх? Радже Дханананду редко случалось робеть при очевидной опасности, а сегодня его пугала какая-то смутная тоска. Ему никак не удавалось избавиться от нее — так нельзя стряхнуть пыль с намокшей одежды. Стряхивай не стряхивай — пятна останутся. Раджа гнал от себя дурные мысли, но они назойливо возвращались к нему — чем старательнее он гнал их прочь, тем глубже проникали они в его душу, и в скором времени он с каким-то странным наслаждением безвольно отдался им.
