Шадрин встал:
— Мне можно идти?
— Как же вы решили: по собственному желанию или… — конец фразы прокурор не договорил.
— Я подумаю, Василий Петрович.
— В вашем распоряжении две недели. Богданов любит точность. Он даже в этом не хочет нарушить закон.
Когда Шадрин был уже в дверях, прокурор окликнул его:
— Постойте.
Василий Петрович подошел к Дмитрию и уже другим, потеплевшим голосом спросил:
— За что он вас?
— За год много накопилось трений, а главное… Главное… за письмо.
— За какое письмо?
— В прокуратуру города.
— Тогда все ясно.
Прокурор пожал Шадрину руку:
— Думай хорошенько, не торопись. В твоем распоряжении две недели.
Дмитрий открыл дверь, но неожиданно остановился на пороге. Прокурор, подойдя к столу, стал перебирать какие-то документы. Чувствуя, что Шадрин смотрит ему в спину, повернулся.
Дмитрий прикрыл за собой дверь и подошел к нему:
— Василий Петрович, а что если пойти на прием к Богданову? Поговорить с ним начистоту?
Прокурор улыбнулся одними глазами, потер ладонью подбородок:
— Попытайтесь.
…Никто в прокуратуре не знал, с какими невеселыми думами ходит следователь Шадрин. Никто не догадывался, отчего он так осунулся и начал снова курить и допоздна засиживаться на работе. Закончив рабочий день, Шадрин закрывался в своей комнатке и что-то подолгу писал.
В этот вечер Дмитрий вернулся домой раньше, чем всегда. О разговоре с новым прокурором Ольге он не говорил. И хотя та догадывалась, что его гнетут тревожные мысли, расспрашивать не решалась. И только теперь, после ужина, не выдержав тягостного молчания Дмитрия, спросила:
— Опять что-нибудь?
Дмитрий озорно подмигнул Ольге и лихо тряхнул головой:
— Ничего, малыш, на Шипке по-прежнему все спокойно!.. А еще лучше о нас с тобой сказал Николай Островский в своей знаменитой исповедальной саге.
Ольга бросила мыть тарелку и настороженно смотрела на Дмитрия, не понимая такого резкого перехода в его настроении: весь вечер хмуро молчал — и вдруг начал чуть ли не резвиться.
— Что это за сага Николая Островского?
— Эта сага называется «Как закалялась сталь». Помнишь, в одном месте Павке Корчагину было так трудно, что небо над ним ему показалось с овчинку. Но он переборол себя. Но он сказал себе спасительные слова… — Дмитрий полузакрыл глаза, поднял голову и каким-то не своим, страдальчески-вызывающим голосом произнес: — «А помнишь, как под Новоград-Волынским семнадцать раз в день в атаку ходили — и все-таки взяли наперекор всему!..» Мощно!.. Ух, как мощно сказано! А главное — про нас с тобой.
