По лицу Ярослава скользнула улыбка. Он посмотрел на жену, обливающуюся слезами, взял ее за руку:
— Успокойся, матушка. Ничего со мной не случится. Я не ворог себе. Да и вернуться мне надобно, город на ноги поставить. Андрею, вижу, не по плечу эта ноша, а Александру со шведами бы управиться. Вести от них идут тяжкие. Ярл Биргер силы против Александра собирает. На части рвут иноземцы Русь нашу…
Батюшка крепко сжал крест:
— Дьявол многими крутит. Увидала вражина слабость нашу, вот и задвигалась.
— Прав ты, отец. Смотри, ворогов-то сколько объявилось! Литва — и та под Смоленск пришла. Ну да ничего: вернусь, Бог даст, — посчитаемся.
— Не загадывай, тьфу, тьфу, — сплюнула княгиня.
— Пора, — Ярослав встал. — Благослови, отец, в дорогу.
…По прибытии в ханскую ставку два нукера повели князя Ярослава к хану под руки. Не поймешь басурман: то ли честь оказывают, то ли в полон берут. Всеволодович шел молча, послушно. Нукеры обвели его вокруг куста. Заставили кланяться солнцу, луне. Перед входом в ханский шатер пылали два костра. Сухие дрова горели с треском. Огонь вздымался высоко вверх, унося пепел. От этого казалось, что пламя помечено черными точками. Великий князь прошел меж кострами и склонил перед ханом голову.
— Не похоже, не похоже, — прошептал хан. Сердце возликовало, подобрело лицо. — Будешь старшим между всеми князьями в русском народе, — объявил Батый. — Теперь ханская воля точно на крыльях понесется по Руси.
Улыбнулся про себя князь. Вспомнился батюшка. «Я иду к тебе, отец!»
Аскольд проснулся только к обеду. В опочивальне он был один. Всеславна куда-то ушла. Он потянулся, но вставать не стал. Ему припомнилось вчерашнее происшествие, когда князь чуть не выпорол его плетьми.
— Я бы не дался! — сказал он сам себе.
И тотчас же мысли закрутились вокруг Василия. «Надо найти Буда. Отыскать, если жив, Кыргая. Тот все расскажет. Жаль, нет ни гроша. Половцы на деньги падкие. У князя просить не буду. А с Кыргаем потом расквитаемся. Еду завтра», — решил он.
Когда в опочивальне появилась Всеславна, ее было просто не узнать. Хозяйка — заглаживая, видать, прежнюю вину — нарядов не пожалела. Одарила сарафаном небесного цвета, расшитым серебряной нитью, и выглядывающей из-под него алой рубахой, тоже украшенной дорогим шитьем. На голове у молодицы — сорока с кичкой кумачового цвета. Очелье шито золотом.
Всеславна гляделась столь прекрасно, что Аскольд поначалу не мог выговорить ни слова. Он смотрел на жену, будто видел впервые.
