Голубая Дивизия, военнопленные и интернированные испанцы в СССР | страница 62
Однако, – пишет Родригес, – большая часть просмотренных карточек относится к последующему периоду, начиная с середины 1942 г., и уже политические причины фигурируют в делах большей части репатриированных. Во многих карточках отмечается, что заслуживающий квалификацию нежелательного происходит из Легиона. Таков случай Хуана Ариаса Франсеса:
«Красный, вор, плохого поведения, дезертировал из испанской армии для перехода во французское Марокко. Был схвачен, когда пытался перейти в карательный отряд Легиона. Поступив в дивизию, снова дезертировал в Ригу, был в сговоре с другими тремя товарищами-легионе-рами, которые сопровождали его во всех побегах, включая последний».
О легионере Эстебане Родригесе Виво говорится:
«Очень плохого поведения, с левыми идеями. Вел разговоры, которые указывают на его красное прошлое, по его суждению, хорошее. И если его присутствие в дивизии продлится, ему не трудно будет найти сторонников. Сверхсрочник».
Некоторые находились под наблюдением не из– за своего поведения в дивизии, а из – за своего прошлого. Таков был сержант Феликс Кальво Эрнандес:
«В течение своего пребывания в Легионе и в России не имел взысканий, ранее был арестован несколько раз за контрабанду».
Также упоминались и бойцы республиканской армии, хотя им ничего не инкриминировалось в связи с поведением на русском фронте:
«Был сержантом в инженерных войсках у красных, сохранил красный билет со своими отличиями».
Политическое прошлое или предшествующие события были под постоянным наблюдением:
«Имея брата в России, эвакуировался из Испании. Левый до, во время и после Движения. Нет семьи в Испании. Дядя, из секретариата Негрина и субсекретарь[53] здравоохранения из красной зоны, бежал за границу. Дезертир из армии. Родители расстреляны красными. Очень подозрителен».