др.-чеш. kvisti. В западной части, главным образом в Курземе, часто встречаются микротопонимы Puoca, Puocas и т.п. в названиях хуторов, болот, горок и долин, а корень -puoc-/-puosc- оказывается родственен др.-рус.
пуща, чеш. poust, «глухое, пустынное место». Вновь в основном в Курземе отмечены хутора с названиями Remess, Remesi и т.д., производными от рус.
ремесло, ст.-слав, remъstvo; в Курземе и Земгалии известны озеро Malkas ezeri и болотистый луг Malkas purvs, названия которых сопоставляются со словен. mlaka, «болото, мокрый луг», серб.-хор. mleo, «лужа, болото», словен. mlaka, «лужа», укр. mloka, «болото»
>{64}. Опять-таки к славянскому языку восходит название Бреславль (Breslau) в Курляндии
>{65}. Как видим, названия местностей и водных источников фиксируют достаточно интенсивные контакты между куршами и какими-то славянами в западной части Латвии.
Однако славянское влияние в указанном регионе этим не ограничивается. Литовский языковед К. Буга отмечал, что само название куршей, kursas, связано с укр. корс, «раскорчеванный участок»>{66}. Показательно, что это не единственный пример славянское влияния на земледельческую терминологию в данном регионе Латвии. Так, куршское областное слово lanka, «приречный или низкий луг», отразившееся в названии лугов, речек и хуторов Lanka, Lankas, Lankis, Lancenieki на западе Латвии, восходит к ст. -слав. lakъ>{67}. Лингвисты отмечают наличие и особых славяно-латгало-селоно-куронских изолекс>{68}. Славянское влияние на куршей прослеживается и в трансформации погребального обряда последних. «Вскоре традиционный для куршей обряд трупоположения начинает вытесняться новым ритуалом кремации умерших, что было весьма характерно для славянского мира дохристианской поры. Новая обрядность сначала появляется в северных районах обитания куршей (в бассейне Венты и в смежных землях). (…) И все же можно полагать, импульсом в распространении обряда кремации среди куршского населения была обрядность славян-венедов-вендов. Иного объяснения пока нет»>{69}, — заключает рассмотрение данной темы В.В. Седов. Отмечая трудность выделения прибалтийских славян, материальная культура которых в свою очередь испытывала сильное влияние со стороны соседних балтских и финно-угорских племен, этот исследователь обратил внимание на еще одну специфическую особенность, встречающуюся во всех трех регионах, где проживание вендов отмечают письменные источники: «В поисках следов расселения вендов следует обратить внимание на распространение чуждого местному населению курганного обряда, зафиксированного во всех трех регионах проживания этого этноса — в Северной Курземе, на нижней Даугаве в окрестностях Даугмале, на Гауе в районе Венден и Турайды. Основными погребальными памятниками придауговских и гауяских ливов, так же как и латгалов, являются фунтовые могильники. Появление среди них курганных захоронений до сих пор не находило какого-либо объяснения. (…) В общем эти курганы, как и могилы в целом, абсолютно ничем не отличаются от славянских курганных памятников, распространенных как на Русской равнине, так и в западнославянском ареале. (…) Интересно, что местное население еще в XIX в. называло эти курганные могильники “krievu kapu”, т.е. “русскими могильниками”»
