– Вы родились после «Майкрософта»?
Она толкнула внутреннюю дверь и вспомнила ее неожиданную тяжесть. Ачарья, нависая над бумагами, всегда казался крупнее, чем она его себе представляла. Его стол был завален горами сброшюрованных докладов и журналов. И еще там был любопытный камень, который служил ему пресс-папье. Поговаривали, что это кусок метеорита, который он стащил много лет назад из какой-то лаборатории. В цилиндрической склянке стояли четыре свежие орхидеи, и Опарна знала, что эти цветы – не его затея. Рядом со столом размещалась громадная мусорная корзина, четыре фута в высоту. Позади него – длинное раздвижное окно, словно живой портрет Аравийского моря. Стены – девственно голые. Никаких фотографий, никаких цитат в рамочках, никаких афористических заповедей, которые так любят мужчины. Ничего. В дальнем углу комнаты стояли, образуя каре вокруг маленького столика, четыре белых дивана. Эти диваны вечно резали ей глаз. Белые диваны? Зачем?
Она села напротив его могучего стола и подумала, не откашляться ли. Нет, слишком киношно, и потому она решила помалкивать и внимательно его разглядеть. Серебряные пряди волос на его розовой лысой голове вздымались и опадали от ветерка из кондиционера прямо над ним. Его толстые уверенные руки покоились на столешнице. Спокойные слоновьи глаза обычно смотрели прямо в сердце вторгшегося. А иногда глядели младенчески.
Как-то раз Опарна полночи гуглила Ачарью. Искала случайные фотографии его юности. Он всегда был в плохо сшитых костюмах и казался гораздо сердитее, его суровые глаза словно проницали меняющееся время эдак растерянно, будто в физике разразился кризис. И, по мнению молодого Ачарьи, так оно и было. Он провел лучшие годы своей жизни, страстно желая разгромить любимую всем белым светом теорию Большого взрыва – что все началось с микроскопической точки, и потом целая вселенная слепилась минуты за три в необъяснимом событии под названием Большой взрыв.
До чего же этот человек ненавидел эту теорию. Он обвинял Большой взрыв в христианскости. Ватикан желал начала – и Большой взрыв его обеспечил. С точки зрения Ачарьи, Большой взрыв был мгновением в жизни белых людей, когда Бог сказал: «Попытайтесь вникнуть, начиная отсюда». Ачарья не желал это принимать. У его вселенной не было начала, не было и конца. «Потому что я не христианин» – его знаменитая фраза. Он до того ненавидел теорию Большого взрыва и видел в ней столь отвратительное влияние религии, что на свадьбе своей племянницы с американцем в Сан-Франциско, услышав, как священник торжественно произносит: «В начале было Слово», – он запустил в алтарь ботинком.
