. Марии Египетской посвящено одноименное стихотворение М. А. Кузмина
[122], наконец, отголоски ее Жития обнаруживаются в «Бесах» Ф. М. Достоевского
[123]. В ряду писателей Нового времени, обращавшихся к образу Марии Египетской, обычно упоминается И. С. Аксаков, хотя специальному анализу в этом аспекте его поэма почти не подвергалась.
Во введении в поэму И. С. Аксаков описывает свои впечатления от чтения житийных текстов. Мимоходом воздав положенную хвалу аскетам и мученикам, он продолжает:
Но падший духом и восставший,
Но тот, который в цвете сил
Сей грешный мир, его пленявший,
Так человечески любил,
Кто много суетных волнений,
Кто много благ земли вкушал,
Пока со страхом не познал
Всей меры тяжких заблуждений
И, мучим жаждою святой,
Палим огнем воспоминанья,
В пучине страшной покаянья
Нашел спасенье и покой,
Тот ближе к нам. Его паденье,
Страданьем выкупленный грех
И милость Божия – для всех
Животворящее явленье
[124].
Эти строки могут служить прекрасной иллюстрацией той любви, которой пользовались жития «грешных святых» у рядового читателя. Но одновременно настораживает то, какими словами поэт передает естественную оппозицию между грехом и раскаянием, чувственной прелестью земной жизни и «пучиной страшной покаянья». Думается, что уже здесь обозначен тот внутренний творческий конфликт И. С. Аксакова, который, в конечном счете, прервал его работу над поэмой.
Сохранившийся текст «Марии Египетской» состоит из введения, четырех небольших глав и отдельного фрагмента – песни героини. В своей обработке житийного текста поэт отказался и от «первого лица» повествования, и от рамочной конструкции.
Начальные главы поэмы описывают внешность и духовный облик Марии-грешницы и проникнуты нескрываемой симпатией к ней автора. При этом подчеркиваются не только телесная красота Марии, но и грациозная легкость и теплота ее незлобивого сердца, сохраненная посреди порока почти детская невинность души. Третья глава изображает магическое воздействие прекрасной блудницы на окружающих, упоминает о совращенных ее красотою монахах и о победе Марии над строгими доводами Александрийского Гностика, обличавшего земную жизнь. Этот анахроничный эпизод – «диспут» героини, жившей в конце V – начале VI в., с христианским мыслителем I–II вв. Климентом Александрийским, равно как и описание героини, созданы творческим воображением автора. Лишь четвертая глава – расспросы Марии о богомольцах, плывущих в Иерусалим, ее желание увидеть Святую Землю и решение отплыть туда на корабле, расплачиваясь за проезд собственным телом, – находит соответствие в тексте Жития. Впрочем, в нем путешествие Марии вызвано не ее детским любопытством, а все той же неуемной жаждой чувственных наслаждений, которая определяла жизнь прекрасной грешницы. Последний фрагмент – песня Марии, проникнутая апологией свободной чувственности, вероятно, прозвучала бы во время путешествия на корабле. На этом завершается дошедшая часть поэмы. Таким образом, поэт обрывает ее действие раньше его начала по тексту Жития.
