Спазмы почти прекратились. Приторный запах как будто немного рассеялся. Наоборот, Браун теперь чувствовал слабое, но тяжелое зловоние – так пахнет в закрытых и непроветриваемых помещениях со спертым застоявшимся воздухом, особенно если много лет назад там подохла какая-то тварь.
Он прикрыл глаза, уж слишком сильно слепил свет, а тени, по контрасту очень темные, казались полными паутины, мрачными и непроницаемыми – вот только показалось вдруг, что где-то на самой периферии зрения (когда он, насколько мог, постарался повернуть туго обмотанную голову) различимо нечто, что могло быть очень низкой дверью, вроде арки… а могло и не быть.
У Брауна остановились часы – видимо, в результате удара об оконную амбразуру. Но время продолжало идти, и день клонился к вечеру. Небо за окном башни постепенно окрашивалось в мягкие, нежно-сиреневые тона, а сбоку, видимо, с западной стороны, ползли широкие огненно-красные языки. Еще немного, и станет совсем темно. Наступит ночь.
Приходил ли кто-нибудь проверить свой капкан? Брауну казалось, что никого не было, но ведь он, кажется, проваливался в тяжелую дремоту или какую-то разновидность транса.
Тошнота и удушье прошли, но теперь он совсем не смог бы шевельнуться или забиться, даже если бы обвившие его путы позволяли это сделать. Как странно, размышлял Браун (погруженный в странное состояние, не вполне подотчетное ему, почти наркотически убаюкивающее), как странно, это же паутина. Разве не похож этот вьюнок на паутину? Привлекательную и по-своему прекрасную, но клейкую, коварную западню, средство захвата. И хранения.
Не позвать ли еще раз на помощь? Если кто-то вошел в башню и остается внизу, они обязательно поднимутся взглянуть на него. Начнутся угрозы, возможно и насилие, но если они надеются получить выкуп, то, по крайней мере, постараются сохранить ему жизнь – такая надежда у него есть. Только бы суметь заговорить с ними, он бы не поскупился на обещания – пусть лживые и невероятные – лишь бы заинтересовать. Он еще не сдался! Браун крикнул, как мог громко и в то же время сдержанно. Подождал с минуту и крикнул снова.
И – да. До него донесся, наконец, слабый, но различимый звук, движение откуда-то снизу и сзади. Если бы он только мог повернуть голову. Браун изловчился было, но шею болезненно дернули и скрутили. Он испустил крик боли, протеста и разочарования.
Но движение, звук повторились, потом еще и еще раз. Шаги, подумал он, мягкие, тихие, какие-то шаркающие шаги. То ли старик, то ли кто-то, неуверенно стоявший на ногах, карабкался, поднимался к нему.
