– Ну, здесь вы ошибаетесь, – возразила она; глаза, устремленные на него, сверкали. – Вы рассказывали мне о годах, проведенных вами в школе и университете. И я ошиблась, подумав, что в вас все же есть что-то человеческое.
– Мы оба говорим на повышенных тонах, – заметил он. – Наверное, нам не избежать ссоры. У нас, кажется, всегда так было. Не стоило мне приводить вас сюда.
– Если так, – заявила Мэдлин, не делая ни малейшей попытки понизить голос, – то это исключительно ваша вина. Незачем говорить «нас» и «мы». Это вы решили, что грубость – вполне приемлемая форма поведения.
– Я должен был бы знать, что вы совсем не изменились, что вы и впредь будете вести себя по-детски.
– Вот как! – Губы Мэдлин сжались, а грудь высоко вздымалась. – Вряд ли, по моему мнению, найдется более презренный человек, чем вы, Джеймс Парнелл. Я ненавижу вас, сэр, и полагаю, что в наших общих интересах будет приложить максимум усилий и избегать друг друга в течение того времени, что вы еще пробудете в Англии. Это время для меня пройдет не очень быстро.
– Равно как и для меня, – подхватил Джеймс и с полупоклоном отступил в сторону, когда она промчалась мимо него и выскочила из комнаты.
Джеймс стоял не двигаясь и зажмурив глаза.
Боже! О Боже!
Что он сказал ей? Какие немыслимые грубости, если она пришла в такую ярость? Кто из них первым начал произносить оскорбления по адресу другого?
Может быть, он? Джеймс не мог вспомнить.
Но почему?
Боже!
Он провел рукой по глазам и снова закрыл их. Почему захотелось причинить ей боль? И почему, когда это удалось, ему самому стало больно? Что это такое? К чему он стремится? Причинить боль самому себе?
Но почему он захотел причинить боль себе? Наказать себя? За что ему себя наказывать?
За то, что он любит ее? Разве он ее любит?
Дженнифер с лордом Нортом, Дункан с мисс Маршалл тоже вернулись в бальный зал.
– Знаете, – сказала Александра, обратясь к мужу, – Эллен пришла в голову отличная мысль. Джеймс и Мэдлин не похожи на людей, испытывающих удовольствие от общества друг друга, верно?
Граф улыбнулся ей не без удовольствия и накрыл рукой ее руку, лежащую на столе.
– Почему нельзя убедить всех людей быть такими же счастливыми, как мы с вами, любовь моя? – шутливо посетовал он. – Не знаю. Но так уж создан мир. Он полон глупцов.
– Я никогда не видела Мэдлин такой унылой, – отозвалась Эллен, глядя на мужа. – Значит, это правда – то, что вы мне сказали, Доминик?
– Кажется, да, – ответил он, слегка касаясь ее щеки костяшками пальцев. – Бедняжка Мэдлин попала в трудное положение, и только она сама может из него выкарабкаться.
