Джеймс и Дора Драммонд. И их сын Джонатан.
Она резко откинула одеяло и села на краю кровати. Господи, что это она делает? Мучиться из-за неверного мужа? Купаться в жалости к самой себе, потому что оказалась настолько глупой, что стала его женой?
Хватит! Она – леди Мэдлин Рейни, а не какая-то плаксивая меланхоличная особа, которая гибнет при первом же ударе судьбы.
Нет. Она принялась снимать ночную сорочку, но остановилась. Она не леди Мэдлин Рейни. Она леди Мэдлин Парнелл, леди Бэкворт. Но как бы ее ни звали, она не принадлежит к тем, кто покоряется судьбе. Если Джеймсу когда-нибудь захочется расспросить кого-то о ней, он не услышит рассказа о бедном покорном создании, которое погибло из-за его неверности.
Ни в коем случае. Она накинула пеньюар и позвонила, вызывая горничную.
Ее матери пришлось провести обед в обществе веселой дочери, без умолку болтающей на всевозможные темы, из которых ни одна не носила даже отдаленно личного характера.
Когда прибыли лорд и леди Идеи, вдовствующая графиня вздохнула с огромным облегчением, потому что монолог дочери на время прервался.
– Эллен! – Мэдлин бросилась через всю комнату, чтобы обнять невестку. – Как я рада снова видеть вас! Вы прекрасно выглядите. А что, Чарльз и Оливия сильно выросли с тех пор, как я видела их? Они уже ходят? Наверное, ходят. Им ведь уже больше года?
И, не дожидаясь ответа ни на один из вопросов, она повернулась к брату.
– Домми, – сказала она, – Домми. – И прижалась к высокому, сильному, надежному телу брата-близнеца, чувствуя при этом, что вся ее решимость тает.
– Мы не были уверены, что вы встанете, – улыбнулся он, целуя сестру в макушку. – Вы что же, проделали всю дорогу в почтовой карете и даже не остановились, чтобы поспать?
Она посмотрела на него несколько ошеломленно.
– Нет, мне кажется, я не останавливалась, – ответила она. – Я не помню никаких постоялых дворов. Кажется, я проделала весь путь без остановки.
– Вы даже не помните наверняка? – спросил он.
Она отодвинулась от него и весело улыбнулась остальным находившимся в комнате.
– Во время такого путешествия видишь столько разных вещей, – сказала она. – И столько разных характеров. Когда едешь в своем экипаже, многое пропускаешь.
И она пустилась в описание своего путешествия, сама удивляясь, сколько всего она запомнила. Единственная подробность, которую она помнила, начиная свой рассказ, было кольцо, выброшенное за окно кареты, а час спустя – попытка преодолеть желание во что бы то ни стало остановить карету и выпрыгнуть из нее.
