— Она говорит, что любит тебя, Осси, — объясняю я ему.
Он поднимает на меня большие голубые глаза и убийственно кровоточащий нос. Джеймс возвращается с пачкой замороженного зеленого горошка.
— Может, прихватишь кухонное полотенце? — предлагаю я, не желая прикладывать горох прямо к носу Оскара.
Джеймс кивает и опять уходит, на сей раз за полотенцем.
— Как она может любить меня? Она даже меня не знает. — Судя по голосу, нос Оскара основательно заложен.
— Ну…
Джеймс снова возвращается. Я оборачиваю ледяной сверток полотенцем и прикладываю к маленькой переносице Оскара, осторожно прижимая. Врач говорит, если подобное будет продолжаться, потребуется прижигание.
— Она любит тебя, ручаюсь. Это инстинктивное, врожденное чувство. Дети появляются на свет со своей собственной любовью, и она уже знает, что мы любим ее.
— Ноа ее не любит, — тянет Оскар из-под ледяной пачки. — Он говорит, что ненавидит ее и хочет одним выстрелом отправить ее прочь с этой планеты.
Даже при том, что речь идет всего-навсего о Ноа, моем маленьком «сыне по доверенности», внутри у меня все содрогается.
— Он, возможно, немного ревнует, только и всего. Его отношение изменится, когда она родится, вот увидишь. — Я смотрю поверх головы Оскара и перехватываю взгляд Джеймса.
Мы оба строим гримасы, задаваясь вопросом, какие же «прелести» ожидают нас с тремя дошколятами, а потом я принимаюсь терзаться мыслью о том, что им снова придется привыкать к новой няне. Возможно, было бы проще, если бы я действительно бросила работу.
— А теперь давай-ка посмотрим, как тут дела. — Я приподнимаю пакет с горохом и отнимаю от носа Оскара насквозь пропитанный красным платок.
Кровотечение, похоже, остановилось.
— Как я уже сказала, — продолжаю, когда Оскар уходит спать, — Зои Харпер показалась мне… славной.
Другие определения упорно ускользают от меня.
— Нет, в самом деле, — смеюсь я, когда Джеймс корчит забавную рожицу. — О боже, боюсь соврать!
Я поглаживаю живот и добавляю:
— Она вроде бы работала в Дубае и Лондоне.
— Сколько ей? — выдыхает винные пары Джеймс.
Мне так хочется поцеловать его…
— Думаю, лет тридцать или что-то вроде этого. Если честно, даже не спросила.
— Очень разумно. С тем же успехом ей может быть двенадцать.
— Дай мне хоть одну чертову возможность, Джеймс. Я собираюсь пропустить ее через пресс, схватить за шкирку, вывернуть наизнанку, а потом снова прокатать под прессом. К тому моменту, как я закончу, буду знать о ней больше, чем она сама о себе знает.
