– Хороша русская деревня, – почти пропел Пётр Андреевич, умиляясь видом из окна. – Я житель городской, родился, вырос и живу всю жизнь в Москве. Но знаете, Аскольд, так нестерпимо хочется иной раз убежать из каменных джунглей подальше, поселиться где-нибудь,… да хоть вот здесь, в этой деревне,… выйти ранью ранней в луга, раздеться догола, не стесняясь ни Бога, ни чёрта, ни человека, пройтись легохонько босичком по утренней росе, окунуться всем телом в пряный запах луговых трав, утонуть, захлебнуться их ароматом… Да что там… Не умею я говорить так красиво и складно как вы, поэты – всё какие-то штампы. Но всякий раз, как прочтёшь у классика, как подумаешь об иной жизни, такой возможной и такой далёкой, сердце сжимается в комочек и ноет навзрыд…
От тебя улетаю,
От себя улетаю
В те далёкие дали,
Где меня не видали.
Посидеть на пригорке,
Побродить по болоту,
Покататься на лодке
Ну кому неохота?
В тёплой влаге речушки
Без трусов искупаться.
С наречённой подружкой
До зари потеряться.
На завалинке низкой
Слушать старые сказки.
И о жизни столичной
Тосковать ежечасно.
Расскажу про Рубцова,
Про Элинина вспомню,
Под тальяночку снова
Свои песни исполню.
И поужинав плотно,
Лягу на сеновале….
Хорошо бы и вправду
– Хорошо сказали. И стихи хорошие, – проникся Аскольд сентиментальностью попутчика, и такая близость, такое единство вспышкой молнии пронзило вдруг обоих, что впору слезу пустить. Пронзило, осветило души и связало крепко, что случается редко в наши дни, особенно ввиду случайности и кратковременности дорожного знакомства. – Я и сам только в монастыре вкусил всю прелесть тихой деревенской жизни. Но вкусив, кажется, не потеряю сладостного послевкусия вовек. Даже не знаю, куда я еду, зачем? Что буду делать, как жить в этой ставшей уже абсолютно чужой Москве? А вы часто бывали в деревне?
– Увы, нет, – со вздохом ответил Берзин, – всего-то один только раз, да и то в глубоком детстве. Было мне лет пять, может быть шесть. Мама тогда отыскала свою родную сестру – война многих разбросала по свету, люди искали друг друга, некоторые находили. Моей маме повезло. Она нашла родственников в глухой белорусской деревушке, и как-то летом мы поехали к ним в гости. То было действительно глухое, затерянное среди лесов и болот селение, достаточно удалённое от основных магистралей. Это неказистое в других условиях обстоятельство в данном случае спасло людей от оккупации, а может, и от полного истребления. Война совсем не затронула деревню. Моя детская память запечатлела ровные, статные дома, украшенные резными наличниками, изразцовыми печными трубами и цветными, прямо пряничными петушками на крышах. Я хорошо помню, как мне нестерпимо хотелось лизнуть одного из них, самого красивого и фигурного, а может даже откусить кусочек. Вообще у меня сохранилось стойкое ощущение сказки, будто нам удалось проникнуть внутрь удивительно-волшебного мира режиссёра Роу, фильмы которого я тогда смотрел с превеликим детским восторгом. Да и сейчас бы, наверное, не отказался от удовольствия.
