– Ну…, заплесневел…, зелёный весь такой стал… – объяснил мужчина. – Если хлеб надолго лишить свежего воздуха, он весь покрывается плесенью, тухнет… А если наоборот, оставить дышать, то сохнет, становится чёрствым и твёрдым, как камень. В любом случае пропадает добро.
– Как же это…? – испугалась вдруг девочка и как-то даже съёжилась, будто это ей неизбежно предстояло протухнуть или зачерстветь навсегда. – А что же тогда делать?
– Зачем вы ребёнка пугаете? – вмешалась Нюра.
– Да разве ж я пугаю? – забеспокоился вдруг мужчина. – Я ж так просто…, про батон вон рассказываю.
– Экий вы неуклюжий, – укоризненно, но в то же время с улыбкой сказала женщина. – И всё-то у вас как-то двуязычно…, говорите одно, а слышится совсем другое.
Человек опустил глаза к полу и задумался. Было очевидно, что слова эти он слышал в свой адрес не впервые. И сам в себе что-то не понимал, почему оно так, ведь вроде всё просто, до очевидности просто…, а выходит что и сложно, будто даже заумно выходит.
– Да. Может и двуязычно…, может и другое…, – проговорил он как в бреду, – только знаете, я ведь ни о чём таком не думаю…, ну в смысле не задумываю…, – он снова поднял глаза на Нюру, – не лукавлю я, не мудрствую. Вот что думаю, то и говорю… А разве… не так надо?
– Не всё, что думается одному, пригодно для слуха другому. Ведь вы сами только что сокрушались о том, как люди любят говорить…, «ничто так не любят делать, как говорить и писать» – ведь ваши же слова, по-моему.
– Да…, мои…, – совсем сконфузился мужчина. – Да, наверное, не всё нужно говорить… Я ведь и сам так думал давеча…, вот именно так и думал…, и именно это вот хотел сказать… Я ведь совсем не то хотел сказать…! А получилось … вот так, да?
Он окончательно поник и опустил глаза. Так что Нюре стало его даже жалко и захотелось как-то приободрить, поддержать.
– Ну не расстраивайтесь вы так, не конфузьтесь, – постаралась сказать она насколько возможно бодро и оптимистично, даже положила свою ладошку на его сжатые в крепкий замок руки. – Так со многими случается. Многие считают себя мудренее, нежели способны это выразить…, продемонстрировать что ли. Это реальность, мой друг.
Он поднял голову, глаза в глаза, буквально пронзил небесно-голубым животворно-зелёное.
– Наверное, вы правы…, – сказал он тихо, вглядываясь, вслушиваясь в невысказанную глубину слова. – Должно быть, вы и впрямь так думаете… Только знаете, нет ничего страшнее, больнее, чем сказать человеку то, что все о нём думают, о чём он и сам знает, что так про него думают…, но чем он не является на самом деле. Ох, как это больно… Такое слово не ранит, оно способно убить… Наповал.
