— Вы женщина моей мечты.
Валентина Сидоровна зарделась и застеснялась. Пошлость, безнравственность и служебно-половые несовместимости проходили через ее душу в разных упаковках. Она спокойно и достойно отличала фальшивые купюры от настоящих, она не искала вечной любви и была жестокой реалисткой. Встреча с Кривенцовым не изменила ее сущности, но оставила в ней глубокий ровный след, который с той самой благословенной минуты соития стал оберегаться как след снежного человека. Пусть его и не было в действительности, пусть это только минутное помутнение разума, но «женщина мечты» было сказано так возмутительно искренне, что у налогового инспектора просто не хватило здорового цинизма посчитать эту встречу случайным развлечением.
— Я ни на что не претендую, — сказала она, усердно взбивая перьевую подушку — предмет особой гордости любой девицы на выданье.
— А я ничего и не могу предложить, — огорчился Гена и собрал тело Валентины Сидоровны в охапку. Честный, спокойно решила она и перестала сопротивляться прихватившему истосковавшееся сердце вихрю желаний. Через неделю Валентина Сидоровна работала на Гену и Мишу «девочкой за все». Через месяц она пережила крупное разочарование, связанное с новым чувством, посетившим Геннадия Петровича. Чувство было направленно на новую ведущую областного телевидения, главным достоинством которой было раскатистое «р» и просвистывающее «с». По всему выходило, что еще до Гены ведущая упала на душу какому-то богатому дяде. Шансы Кривенцова были бы невелики, но Валентина Сидоровна, собрав в кулак волю, любовь и мужество, предпочла держать ситуацию под контролем и жить жизнью своей любви. Формулировка получалась некачественной, но Валентине было не до словесных изысканий. То есть и до них тоже — но не для себя. Она нашла хорошего логопеда и предложила Гене вариант. И он сработал, уже через два месяца ведущая надоела Кривенцову и телезрителям, зато она полностью справилась с посвистыванием и стала подумывать о смене профессии. Гена снова припал к мощной груди Валентины Сидоровны. Воссоединение было и сладостным и горьким.
— Я не могу любить долго, — признался Гена.
— А себя? — уныло спросила Валя, понимая, что из этих цепей ей выход только на тот свет.
— И себя не жалею. Баб-то вон сколько. Иногда здоровья уже не хватает, все лезу, лезу. — Гена чуть не смахнул слезу и вместо нее получил увесистый подзатыльник.
— Не сметь обсуждать при мне! — четко и раздельно выговорила Валентина Сидоровна, стараясь не заплакать.
