Теперь этот вопрос был для Геннадия Петровича принципиальным: он не собирался больше стирать памперсы за бестолковыми дурами.
— Двадцать один, — прошептала Лариса и томно подкатила глазки. — Для подиума я старовата, но как фотомодель еще сгожусь.
Да, она не преувеличивала. Абсолютно чистая, почти прозрачная кожа, глубоко посаженные глаза, резко очерченный чуть длинноватый нос, роскошный, чуть припухлый, пьянящий, многообещающий рот и абсолютная естественность движений. Не девочка — просто загляденье. Она сразу взяла быка за рога, а Гену под руку.
— Я давно хотела с вами познакомиться. Но боялась: кто вы и кто я. И эта разница в возрасте. Всегда эта разница в возрасте. — Тут Ларочка чуть не расплакалась, и почти разбитое сердце Гены застучало в два раза быстрее. — Я потом как-нибудь вам расскажу, как долго и какими кругами я добиралась к вам… А сейчас — подсудите мне. Хотя… я и так лучше всех.
Разумеется, что конкурс Лариса выиграла. От завода ей подарили набор кислот для выведения насекомых, средство для сохранения эмали в ванне и упаковку витаминов, улучшающих интеллектуальную деятельность. Последний презент был ноу-хау завода химреактивов, недавно ставшего банкротом по причине неплатежей в бюджет. Геннадий Петрович посчитал свою миссию выполненной и горько вздохнул, понимая, что его, уже в который раз за последнее время, нагло использовали. Но через неделю почти голая (исключительно из эстетических соображений) Ларочка появилась в его кабинете. Из одежды на ней были трусики «шорты для лилипутов» и лифчик — мечта стриптизерши. А на дворе стоял марток, еще не предполагающий хождение без порток.
— Где верхняя одежда? — отечески озаботился своей репутацией Геннадий Петрович, потому как на работе он не грешил и слыл азиатским деспотом.
— В приемной. — Ларочка беспечно махнула рукой и соблазнительно повела бедрами.
Во времена Гениной молодости такие движения считались дешевыми и непристойными. Но когда это было… Он судорожно облизнул губы.
— Мой муж — палач, и дом его тюрьма, — прошептала Лариса.
Геннадий Петрович понял, что это были стихи, но дальше «любовь — не вздохи на скамейке и не прогулки при луне» его поэтическое образование не шло. Почувствовав подвох, он просил:
— И кто у нас муж?
— Может быть, им станешь ты, — беспечно сказала королева химреактивов и поцеловала Кривенцова в губы.
Их отношения развивались стремительно. Ради Ларисы Геннадий Петрович еще больше ужесточил свое расписание, вычеркнув из него двух (из двенадцати) своих старых, проверенных подруг. И поддался страсти. Лариса оказалась обворожительной, нежной, сговорчивой и понимающей. Такого сочетания ума, интуиции, фантазии Геннадий Петрович не встречал даже в годы обильных сексуальных тренировок. Время от времени Кривенцов чувствовал, что девушка его мечты не вполне бескорыстна, иногда даже ему казалось, что над ней и над ним работает какой-то невидимый, но очень проницательный мастер. Все было так хорошо, что слухи о возрождении короля адюльтера мгновенно распространились по городу. Лариса неустанно водила Геннадия Петровича по ночным заведениям, где он, наконец, обучился хорошим манерам. Телефон, например, не нужно прятать в «дипломате», лучше всего он будет смотреться в миске с овощами, зубочистки следовало использовать при наибольшем скоплении народа, они, застрявшие во рту, обозначали мыслительный процесс посетителя, к официанту следовало обращаться «эй ты!» или «иди сюда», а счет, принесенный им, принято подробно сверять с ценами в меню и пересчитывать в столбик на салфетке или цивильно на калькуляторе.
