Игорь вернулся в автомобиль. Через пятнадцать минут он была уже около дома. Мелихов отпустил водителя и быстрым шагом прошел через маленькую калитку, махнув рукой охраннику. Буквально влетел в холл, но, прежде чем войти в комнату, притормозил и прислушался к происходящему. Присутствие Насти в гостиной обычно сопровождалось громкими криками и запахом валерьянки. Единственным объяснением тишины могло быть нахождение ребёнка в детской. Обычно запихать туда Настю удавалось не больше, чем на полчаса. Неужто нянька сумела уложить девочку спать?
Он уже собирался войти, как услышал негромкий разговор.
– Вот эту цифру знаешь? – голос принадлежал Ленке.
– Пять! – радостно отвечала Настёна.
– Ага, набираю… Слушай, а как зовут твою бабушку? Папину маму?
– Баба Валя!
– Валентина Михайловна, – послышался бас Серого.
– Ага… Значит, теперь звоним бабе Вале. Что бы я без тебя делала, Настя? Только ты сначала сама скажи ей: «Баба Валя! Приглашаю тебя на день рождения!» Знаешь, как она обрадуется? А потом уже я поговорю, ладно?
– Ладно!
Мелихов толкнул дверь и вступил в комнату. Веры в гостиной не было. В кресле, развалившись, сидел Белозерцев и щелкал пультом программы – вальяжный, расслабленный. А на диване примостились Ленка с Настёной. Обе внимательно смотрели в телефонную книжку. В светлом, уютном пятне от торшера профиль девушки с забранными наверх волосами казался выточенным из слоновой кости, как на камее, которую носила на цепочке Нина. Высокий лоб, длинная шея, нежный овал лица… Ленка быстро подняла голову.
– А вот и папа! – объявила она, но почему-то сразу опустила глаза.
– Папа пхишел! – Настя сорвалась с дивана и кинулась к нему в объятья. – Папуль… А мы здесь хаботаем!
– Да ты что?! – Игорь поднял ребёнка на руки.
– Да! Мы с Леной пхиглашаем гостей! Она без меня не может, только я всех-всех знаю!
– Верно, – девушка поднялась с дивана, – выручила меня, такой помощник отличный!
– А Вера где?
– Стелет Насте постель, – чуть замявшись, сообщила Ленка.
– Ты что-нибудь кушала? – поинтересовался Мелихов у Насти, не спуская её с рук.
Девочка была легонькая, как перышко. Сейчас он был не слишком пьян и не слишком трезв – лучшее состояние для того, чтобы впасть в сентиментальность. Любовь и жалость к дочери вдруг пронзили его сердце.
– Кахтошку, котлету, помидох и клюквенный мохс! – сообщила Настёна.
– И всё съела? – изумился Игорь.
Он всегда с содроганием думал о процессе кормежки и старался сбежать из столовой на это время.
