– Тодд! – позвал женский голос из глубин дома.
Тодд бросил на меня злобный взгляд.
– Жди здесь. Жди, – прошипел он, выйдя из комнаты и плотно закрыв дверь.
Мои глаза слезились от запаха, который все еще висел в воздухе. Я нерешительно ходил по комнате. Мой мальчик звал меня, а я не мог понять, какое право имеет Тодд меня запирать, как будто тут гараж.
Внезапно я услышал слабый звук: Линда открыла дверь и протянула мокрый крекер.
– Сюда, Бейли, – прошептала она. – Хорошая собачка.
Что мне действительно хотелось, так это убраться отсюда; но я же не дурак, я съел крекер. Линда открыла дверь шире.
– Давай, – скомандовала она.
Большего мне не требовалось. Я помчался за ней по коридору, спустился по ступеням и подбежал к передней двери. Линда распахнула ее, и свежий ветер стер ужасные запахи с моей головы.
По улице медленно ехала Мамина машина, в окошко выглядывал мой мальчик, крича «Бейли!»
Я помчался за машиной со всех ног. Задние огни машины ярко блеснули. Итан выскочил наружу и побежал ко мне.
– Ох, Бейли, где ты пропадал? – воскликнул он, зарывшись лицом в мою шерсть. – Ты плохой, плохой пес.
Я знал, что плохой пес – это нехорошо, но от мальчика лучилась такая любовь, что я почувствовал, что сейчас плохой пес – почему-то хорошо.
Вскоре после приключения в доме Тодда меня взяли кататься на машине – мы поехали к человеку в чистой, прохладной комнате. Я понял, что уже бывал в похожем месте. Папа привез туда нас с Итаном, и по его поведению я понял, что меня за что-то наказывают – вряд ли это справедливо. На мой взгляд, если кого и нужно везти в прохладную комнату, так это Тодда. Он плохо обходился с Линдой и не пускал меня к моему мальчику – я не виноват, что оказался плохим псом. Но все равно я лежал тихо, пока игла вонзалась мне в шерсть на затылке.
Когда я проснулся, я почувствовал онемение, чесотку и знакомую боль в низу живота. На мне снова был дурацкий пластиковый ошейник. Смоки явно считал это забавным, а я старательно его не замечал. Да и вообще, несколько дней единственное, чем я занимался – лежал на прохладном цементном полу гаража, раздвинув задние ноги.
Когда ошейник сняли, и я снова стал самим собой, оказалось, что меня уже не так влекут к себе загадочные запахи за забором; если калитка оставалась открытой, я всегда с радостью исследовал округу и смотрел, чем заняты другие собаки. Я держался подальше от Тоддового конца улицы, а завидев его или его брата Дрейка играющими у ручья, тихонько убирался подальше, прячась в тени – как учила меня первая Мать.
