Прозаикам было проще, они могли шлифовать свои романы до бесконечности. Известно, что Лев Николаевич переписывал «Войну и мир» семнадцать раз. А многострадальная Софья Андреевна все это терпеливо перепечатывала на лязгающем «Ремингтоне».
Думаю, что именно эта зараза перфекционизма привела к тому, что большинство великих русских романов не дописаны до конца. Роман «Война и мир» по замыслу автора должен был быть закончен сценами восстания декабристов. «Петр Первый» – созданием Российской Империи, «Тихий Дон» нельзя было бросать на сцене возвращения Григория Мелехова в родной дом, это не конец. Конец у казаков с такой, как у Гришки, судьбой был другой – в подвале ВЧК. А «Мертвые души», том второй? А еще говорят, что рукописи не горят. Может, они и не горят, может, еще и найдется второй экземпляр второго тома… Зато горят души авторов. По каким-то признакам исследователи творчества Гоголя выяснили, что второй том был о пользе самодержавия.
На Западе литература всегда была бизнесом, в России – поиском истины, самопожертвованием, противостоянием государству. Хемингуэй, когда его жена, не согласовав с ним, наняла рабочих, а те выкопали бассейн, бросил в нее монетой достоинством в один доллар: «Пусть замуруют в дно бассейна, это мои последние деньги!» Русский писатель может терпеть нищету, если пишется. Он будет жить и испытывать ощущения, похожие на счастье.
Кризис русского писателя не в том, что он мало заработал денег, а в том, что порвалась нить, связывающая его с Космосом, исчезло вдохновение. Все, он больше не пророк, не насмешливый хохол, который мог поддразнивать и казаков, и Бога, и черта, и саму царицу. Верноподданнические тексты, хоть и сгоревшие, жгли душу. Куда уж тут «пеплу Клааса»! Все серьезней. Это был пепел русской литературы.
И тогда ему могло показаться, что он, Гоголь, просто нищий русский литератор, а не гений, из-за которого потом поссорятся две нации, а у него-то ни денег, ни семьи, живет у какого-то помещика, бездомник – вот кто он. Он умирал, отвернувшись к стенке. Наверное, вспоминал Италию. Теплую Италию. «Моему организму нужно сухое, ненатопленное тепло».
Гоголь привез из Рима котел для приготовления блюда под названием «паста альденьте». Но русским дворянам не нравились недоваренные макароны, и он грустил по этому поводу.
Но это, конечно, не главное – он почувствовал, что не пишется. Другими словами, он перестал быть равным царю.
Страхи от возможного творческого кризиса преследуют не только маститых. Вот зарисовка с натуры. Конечно, неловко цитировать себя, любимого, после стольких великих имен, но это мой текст, мой сон, мой бред. Итак, однажды ко мне пришел гость.
