…Пламя свечи перед значительного размера Распятием волновалось, становясь то вытянутым, узким жалом, то еле заметной, совсем крошечной бусиной. Ничтожно малым, вызывающим сожаление и грусть, казался перед белым мраморным Иисусом отец Аркадий, упирающийся худыми коленями в дощатый крашеный пол лона церкви. Закрыв лицо влажными ладонями, он беззвучно плакал, стискивая зубы и невольно подёргиваясь спиной. Шелестя крупными складками красного широкого плаща, совсем рядом, припала на колено пани Ядвига. Сняв с руки тонкую перчатку и, как положено, трижды наложив на себя размашистый крест, она, чуть вскинув подбородок, поспешила тихо произнести:
– Позвольте узнать, отец, когда состоится отпевание пана Регента?
Священник испуганно вскинул голову и строго прищурился, всматриваясь в лицо женщины:
– Вы что же это… М-да… Разве вы не знаете отношение Святой Церкви к самоубийцам?
Женщина испуганно раскрыла глаза:
– Как к самоубийцам? Что вы говорите? Разве пан Юзеф не стал жертвой…
– Не стал, дочь моя, не стал. Свидетели имеются… Молитесь о душе его, да поусерднее. Ему сейчас ох как это требуется!
Растерянная, оглушённая неожиданным известием, пани Ядвига выбежала из костёла. Лицо её было взволновано, тоненький белый шарфик сполз с белокурых локонов и беспорядочно метался на шее, увлекаемый порывами холодного ветра. Пытаясь остановить внезапно настигшее головокружение, женщина вонзила изящные пальцы в кружево чёрного кованого забора и закрыла глаза: «Ave, Ave Maria…», пресвятая Дева… Что же это… Как же это… Зачем?..»
Совсем недалеко, на городской ратуше, часы исправно пробили полдень. Вдоль набережной, не спеша, прополз старый жёлтый трамвай, важно разбрасывая грубый, металлический грохот по залитым солнцем улицам и подворотням. Где-то совсем рядом восторженно закричала детвора, и десятки разноцветных воздушных шаров радостно взмыли к облакам, к самой синеве распахнутых небесных владений…
– Что с Вами? Пани, вам плохо?.. Боже мой, вы же сейчас упадёте… – сильные мужские руки невольно заключили ослабшую женщину в объятия, и ярко-накрашенные губы совершенно случайно коснулись безобразного свежего шрама на небритой щеке:
– Видимо, зла беда ваша, пани… Да всё проходит… Уж поверьте мне, всё…
Дождь, дождь, дождь… С раннего утра. Он родился на призрачной, немыслимой грани тьмы и света, смыв с черной скатерти ночи остатки играющих звезд. Когда первые капли робко достигли стекла окна – неведомое эхо сразу перенесло их ко мне в сердце. Несколько безликих мгновений и капли набрали силу, стремительно превращаясь в зычный поток, в неукротимый тяжелый ливень. Небо исчезло, его заменило темно-серое слепое полотно, выпускающее из себя неутомимую грусть истекающей из него воды. Мир в моем окне обрел мрачность и безнадежную пустоту. Кажется, нет возврата в его прежнее состояние, в звонкую благоухающую радость. Кажется, не прекратится холодный ветер, не будет солнца, смеха и птичьего пения. Будет только дождь, дождь, дождь…
