Собрание стихотворений | страница 3



ты в хаосе блаженный произвол, —
в сердцах людей, неведеньем томимых,
из глубины неведомый глагол.

Скорбь («Я скорби не боюсь, когда она ласкает…»)

Я скорби не боюсь, когда она ласкает
напевами любви миры моих видений.
Я скорби не боюсь, когда она пылает
живым огнем борьбы и гневом разрушений.
Страшит меня та скорбь, которая вползает
трусливою рабой в тайник моих сомнений,
и тени мертвые во мраке созывает,
моих былых надежд отверженные тени.
Средь них, венец надев, царицей самозваной
становится она. И сны печали странной
трепещут перед ней в усилии бесплодном.
Так осенью глухой на кладбище холодном,
как души грешные, над насыпью гробницы
беспомощно кружат испуганные птицы.

Ответ («Любил ли я? Мечтой завороженный…»)

Любил ли я? Мечтой завороженный —
узнав тебя, неравную другим —
я захотел быть гением твоим,
художником души твоей плененной.
Любил ли я? Как мрамор, покоренный
резцом ваятеля, мольбам моим
ты отдалась, не отвечая им:
я создал статую из глыбы сонной.
Боготворя в тебе мою мечту,
я воплотил в твой образ красоту,
я дал тебе все чары женской власти,
всю силу зла, все вдохновенье страсти…
Я был твой раб, твой царь и судия.
Я был судьбой твоей. Любил ли я?

Узник («Он смолоду один в темнице изнывал…»)

Он смолоду один в темнице изнывал
и повторял судьбе напрасные укоры.
И бледный луч небес в его окно сиял,
и грезились ему сквозь зыбкие узоры —
далекие моря, леса, долины, горы…
Так годы шли… Но день, желанный день настал.
Пред ним открылся мир, свободу он узнал
и путь направил свой в манящие просторы.
Всю жизнь изведал он, всем сердцем молодым
он счастье признавал, любил и был любим…
И вот грустит он вновь, как прежде, в дни былые,
и грезится ему: решетка, полутьма,
на каменных стенах узоры золотые —
далекая навек, печальная тюрьма.

Предчувствие («Еще темно, еще далек рассвет…»)

Еще темно, еще далек рассвет.
И жутко мне, и голос мой немеет,
и мысль моя бесславно цепенеет
в чаду земных, неправедных сует.
Но знаю я — стихия мной владеет;
в моей груди нездешний ветер веет;
меня томит невоплощенный бред,
и для него еще названья нет.
Настанет день. Душа порвет оковы;
с нее спадут тяжелые покровы —
греха и лжи презренные дары.
Проснется бог, и творческое слово,
как молния мгновенья грозового,
сверкнет в веках и озарит миры.

Ожидание («Я звал тебя. Душа моя молила…»)

Я звал тебя. Душа моя молила
твоей любви. Казалось, никогда
с такой тоской блаженного стыда
ни с кем еще она не говорила.
И ты пришла… Но сердце изменило.
Мой поцелуй был холоднее льда.