Может, она слишком сурова к мужу? В конце концов, за столько лет преподавания он заслужил отдых. Коннелл пока никак не комментировал новые привычки отца. Впрочем, достигнув подросткового возраста, мальчик вообще почти перестал разговаривать, только молча с насупленным видом слонялся по дому. Может, все ее тревоги — надуманные?
Но нет, Коннелл тоже заметил.
— Слушай, что ты все с этими пластинками? — спросил он отца однажды вечером, выдувая пузырь из жвачки.
Обычно Эйлин раздражала эта его манера, а сейчас она вдруг поняла — так сын придает себе храбрости, чтобы заговорить.
Эд промолчал, только покосился на Коннелла.
— А наушники зачем? — спросил тот, подступая ближе.
Эйлин опасалась, что Эд раскричится, — он вообще в последнее время вел себя странно. Однако Эд без всякой злости снял наушники.
— Я слушаю оперу.
— Ты ее все время слушаешь.
— Обидно было бы так до самой смерти и не услышать великую музыку. Верди... Россини... Пуччини...
— Какой смерти? У тебя вся жизнь впереди!
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — отозвался Эд.
— Слушать и без этих можно. — Коннелл показал на наушники.
— Не хочу никого беспокоить.
— Как будто так ты никого не беспокоишь!
В другой раз, когда Эйлин забирала Коннелла с тренировки по бегу, он спросил ее в машине: может, отец несчастлив?
— Не думаю, — ответила Эйлин. — С чего ему быть несчастным?
— Он всегда говорит: «В жизни порой нужно принимать решения. Подумай, рассмотри со всех сторон, взвесь все последствия, а когда уже решил — того и держись».
Эйлин никогда не слышала от Эда подобных рассуждений. Вот, значит, о чем они с Коннеллом разговаривают без нее? Она невольно насторожила уши.
— Вот как с девчонками. Он говорит: «Если решил жениться — все, обратного хода нет. Может, не все идет гладко, но трудности преодолимы. Главное, что ты принял решение».
У Эйлин что-то сжалось в животе.
— Я вот чего не понимаю — если это такая тяжелая работа и надо без конца себе повторять: я, мол, решил и не отступлю, — зачем тогда люди вообще женятся?
— Потому что влюбляются, — ответила Эйлин, словно оправдываясь. — Мы с твоим отцом полюбили друг друга. И сейчас любим.
— Я знаю, — ответил сын.
А Эйлин вдруг подумала: откуда ему знать? Ей всегда было неловко проявлять чувства, а при ребенке — просто немыслимо. Когда Коннелл был совсем маленьким, Эд иногда целовал ее и прижимал к себе, а она выворачивалась. Первой к нему никогда не тянулась, но Эд с самого начала знал, что, если они поженятся, он должен будет всегда делать первый шаг. Эйлин не из тех, молоденьких, в мини-юбках. Зато она ему уступает, при своей-то безмерной независимости. С ним в постели она совсем другая, но об этом сын знать не может.
