Отец достал из холодильника бутылку пива «Шефер».
— Вот это выпей.
— Я не люблю пиво, оно невкусное.
— Пей, и дело с концом.
Отец скрутил крышку и протянул Эйлин бутылку. Она, сделав пару глотков, хотела отдать ему бутылку.
— До дна, — велел отец.
Когда Эйлин прикончила бутылку, отец сказал, что она не должна пить никакого другого пива, особенно при людях. Теперь он выставил на стол бутылки с разноцветными напитками, каких обычно в доме не дозволял. Куантро. Мятный ликер. Черносмородиновый ликер. «Гран Марнье». Эйлин понравился мятный ликер. Отец, покачав головой, налил ей полный стакан.
— Нравится — наслаждайся.
— Я не хочу столько!
— Если хочешь остаться в этом доме, выпьешь весь стакан. — Он налил во второй. — А потом еще и этот.
Когда Эйлин закончила, отец вернулся и наполнил еще один стакан.
— Это зачем? — спросила Эйлин.
В голове у нее стоял туман.
— Пей.
Утром она проснулась с раскалывающейся головой, тихо радуясь, что сегодня суббота.
— Больше никогда не пей незнакомых напитков, — сказал отец, зайдя в кухню, где Эйлин принимала аспирин. — И не бери в руки стакан, если оставила его без присмотра хоть на минуту.
— Хорошо.
— Словом, пей виски. Хороший и понемножку.
— Я, наверное, в жизни больше не буду пить.
Ей показалось, что по губам отца скользнула улыбка.
На Новый год он произнес тост в ее честь, под радостные крики собравшихся родственников:
— За мою Эйлин, которая снова окончила учебный год с отличием! Дай ей Бог! Когда-нибудь мы все будем на нее работать. И вот что я вам скажу, — прибавил он, помолчав. — Правильная она, видать, выросла, если способна держаться на ногах после полудюжины «Зомби». Сразу видать — моя дочка!
«Сразу видать — моя дочка». В этих словах Эйлин услышала всю за целую жизнь не высказанную нежность. Этими крохами она сможет жить еще долгие годы, словно кактус — несколькими каплями дождя. И все-таки ей было ужасно стыдно. Эйлин решила, что в будущем будет пить только то, что пьет самая скучная девочка в компании.
С минуты поступления будущих медсестер в училище Святой Екатерины и до самого выпуска преподаватели твердили одно: если будут плохо учиться, их исключат. Эйлин к такому привыкла за тринадцать лет в католических школах. К тому же она теперь понимала, что, сама того не ведая, с самых ранних лет обучалась навыкам, необходимым для этой профессии. Учителя и сами будто чувствовали, что, какие бы трудные задания они ей ни давали, жизнь уже ставила задачки посложнее, и обращались к ней уважительно, почти как к коллеге. Наверное, то же испытывал ее отец — неловкость, когда хвалят за то, в чем у тебя не было никакого выбора. Есть ли выход из ловушки чужого уважения?
