— Ничего не поделаешь, — ответил я. — Вы не возражаете, если я похожу по кладбищу, раз уж я здесь?
— Вижу, вас трудно убедить. — Но в голосе его не было досады. — Почему бы нет? У нас есть несколько очень интересных плит. Особенно рекомендую вам западную часть кладбища. Ранний восемнадцатый век и, по-видимому, работа того же местного мастера, что и в Клейе.
На этот раз он тотчас же подал руку. Когда я пожимал ее, он сказал:
— Знаете, мне ваше имя показалось знакомым. Не вы ли написали книгу о событиях в Ольстере в прошлом году?
— Я. Мерзкое дело.
— Война всегда мерзкая, мистер Хиггинс. — Лицо его стало мрачным. — Человек предстает со своей самой жестокой стороны. До свидания.
Он закрыл дверь, а я вышел на паперть. Странная встреча. Я закурил сигарету и пошел под дождем. Могильщик ушел, и на некоторое время я оказался на кладбище один, конечно если не считать грачей. Грачей из Ленинграда. Я снова подумал о них, но потом решительно выбросил эту мысль из головы. Надо было делать свое дело. Правда, после разговора с отцом Верекером особой надежды найти могилу Чарлза Гаскона у меня не было, да и, сказать по правде, мне казалось, смотреть-то там было не на что.
Я медленно шел от могилы к могиле, начав с западного края, обращая внимание на плиты, о которых он говорил. Они действительно были любопытными. С барельефами и гравировкой, выразительно, хотя и грубо изображающими орнамент из костей, черепов, крылатых песочных часов и архангелов. Интересно, но к Гаскону никакого отношения они не имели.
Осмотр всего кладбища занял час двадцать минут. В отличие от большинства нынешних сельских кладбищ, оно содержалось в очень приличном состоянии. Трава выкошена, кусты пострижены, встречалось очень мало заросших мест. Но в конце концов я понял, что ничего не найду.
Итак, Чарлза Гаскона нет. Стоя у только что вырытой могилы, я признал себя побежденным. Старый могильщик укрыл могилу брезентом, чтобы не дать дождю залить ее, и один его конец свесился в яму. Я нагнулся, чтобы поправить его, и, когда начал выпрямляться, заметил странную вещь.
В нескольких ярдах от меня, у стены под колокольней, лежала плоская могильная плита на холмике, покрытом зеленой травой. Плита эта относилась к раннему XVIII веку и была типичным примером работы местного каменотеса, о котором я уже говорил. Вверху был мастерски изображен череп со скрещенными костями, а принадлежала плита торговцу лесом по имени Джеремиа Фуллер, его жене и двоим детям. И тут я заметил, что из-под этой плиты как будто виднеется другая плита.
