– А как вы узнали о расстреле царя?
– Шла по улице, по Миллионной, и вдруг слышу: мальчишка – разносчик газет кричит с надрывом что есть мочи: «Убийство Николая Романова! Убийство Николая Романова!» Так и узнала.
Помню и весть об отречении. Возвращаюсь домой с прогулки. А мой собственный лакей Иванов, довольно несимпатичный мужичонка, встречает меня с красным бантом. Я на него набросилась: «Как ты смеешь? Это против царя!» А он: «Гы-гы, царя больше нету». – «Да ты врешь». Но нет, он оказался прав, Император отрекся от престола. Эту новость я «прогуляла» по Миллионной.
– Вера Константиновна, у вас ведь была большая семья, что с нею стало?
– У меня было шесть братьев и две сестры. После семнадцатого года Иоанн, Константин и Игорь были сосланы в Вятку, а потом в Алапаевск. Там их уничтожили, сбросив в старую угольную шахту. Чудовищное убийство. В гнилой воде они жили еще три дня. У моего брата Константина во рту была земля, не знаю отчего, то ли оттого, что было нечеловечески больно, то ли оттого, что хотелось пить. Раненный в голову брат Иоанн лежал подле Великой княгини Елизаветы Федоровны, сестры Императрицы. Она перевязала его апостольником. Колчаковцы перевезли тела погибших в Пекин, а останки Елизаветы Федоровны нашли упокоение в Иерусалиме. Таково было ее желание. Она стала святой новомученицей. Не знаю, как вы к этому относитесь, но сюда, в Америку, привозили святые мощи – правую руку Елизаветы Федоровны. Вы знаете, такое исходило благоухание, совершенно что-то особенное. Бог наградил за муки алапаевские. Много раз приходил ко мне сон: будто стою я спиной у какой-то ямы и меня сейчас расстреляют. А когда просыпалась, всякий раз боялась открыть глаза.
– Я слышал, что ваш отец Константин Романов умер на ваших руках. Так ли это?
– Точнее, на моих глазах. Когда он скончался, мне было девять лет. Отец болел грудной жабой, припадки повторялись приблизительно раз в месяц. Ему становилось все хуже и хуже. Но однажды после сильнейшего припадка ему стало вдруг лучше, и настолько, что мама, обрадовавшись, стала собираться в деревню. Примеряла летнее платье, хотела хоть ненадолго сменить черные траурные одеяния. В семье постоянно кто-то умирал. Последний траур был по моему брату Олегу, смертельно раненному на фронте в четырнадцатом году.
Так вот, моя мама примеряет платье, я сижу в кресле и читаю русский перевод Гете «Хитрый лис» и вдруг слышу «А-а-а…». Поняла, у отца припадок. Бегу скорее к мамочке. А между кабинетами матери и отца была тяжеленная дверь с зеркалом. С великим трудом я открыла ее, мама потом ужаснулась – как я, девочка, смогла открыть эту махину. Подбегаю к маме, кричу: «Скорее, папе плохо, у отца припадок!» Она посылает своего камердинера Аракчеева: «Зови доктора, князю плохо». А тот в нервности стоит и хихикает, так я на него затопала: «Скорее, отчего тебе смешно!»
