– Значит, наша гласность дошла и до Зинаиды Шаховской. Немного поздновато, но ничего…
– Не забывайте, что я французская писательница. Прозу по-русски я начала писать, когда мне было семьдесят лет. Училась понемногу «чему-нибудь и как-нибудь» в разных местах, куда история забрасывала мою семью; кроме чтения с раннего детства «запоем» книг по литературе и истории никакого образования у меня не было. А прочла я многое еще в нашем тульском имении Матово с 1917 до 1918 года, когда моя мать, как бы предчувствуя, что от матовских книг вскоре ничего, кроме пепла, не останется, открыла мне безо всякой цензуры библиотеку. Были тут Шекспир и Мольер, Толстой и Боборыкин, Лесков и Лажечников, Надсон и Фет, Писемский и Достоевский, Белинский и Вальтер Скотт, вся «Нива» и все приложения к ней – добрая окрошка, из которой я, не все, конечно, понимая и в шкале ценностей не разбираясь, вынесла немало, а главное, пристрастилась к чтению даже трудных для одиннадцатилетнего ума книг.
То, что я считаюсь французской писательницей, почему-то стесняет тех, кто издает мои книги. Они стараются затушевать это, им кажется, что это измена. Но это никакая не измена, я осталась русской. В шестнадцати моих романах, изданных на французском, написано и о России, о русских. Разве можно мне было без России, когда часть России (семьсот тысяч человек) была здесь? Это была «Россия вне России». Книга под таким названием выходит у меня в Ленинграде. Я всегда думала о судьбе своей родины, и у меня, и у моей семьи нет вражды с русским народом. Мы помним, как в лихие годы нас спасали крестьяне, и потомки тех крестьян пишут мне сегодня письма.
Я хочу, если вашим читателям это интересно, рассказать о своей жизни, об эмиграции, о людях, с которыми я общалась. Моя память сохранила интересные исторические свидетельства. Я хорошо помню, к примеру, Гражданскую войну. Помню Троцкого, въезжающего на коне в Харьков, запомнилось почему-то, как красиво он сидел в седле. Справа от него – латышские стрелки, слева – китайцы. Мы же ждали Белую армию, потому что с Красной нам было опасно. Я жила рядом с «чрезвычайкой» и, одиннадцатилетней девочкой, дрожа от страха, подбирала раненых.
– Вы монархистка? Некоторые считают, что царский род выродился, деградировал…
– Я всегда жалела их, несчастных, и когда сегодня встречаю Великого князя, делаю маленький реверанс, потому что, как бы это выразить… не хочу воспользоваться революцией. Я не против царя, но при этом я предпочитаю конституционную монархию, ибо абсолютизм могут исповедовать совершенно отсталые люди. Если бы не было революции, то в России, возможно, была именно такая форма правления. На это был способен Александр III, но, поскольку убили его отца, он отошел от решительных действий. В Западной Европе шесть республик и шесть королевств. По-моему, королевства нисколько не хуже республик.
