— Хорошо. Давайте встретимся сегодня. "Горбушку" знаете?
— А как же!
— Вот и хорошо. В двенадцать часов жду Вас у прилавка F1 в "Горбушкином дворе". Не опаздывайте!
Положив трубку, Поплавский восхищенно улыбнулся. Ну и жук этот Блохин! Наверняка ведь, не надеясь на телефон, сам решил прошвырнуться до Интернет-кафе. Потому и назначил местом встречи "Горбушку" — туда от Сеславинской десять минут хода. Опять же: место людное, удобное: и понаблюдать легко издали, и скрыться, если что. Но как быстро он все это оценил и скомбинировал!
Капитан аккуратно собрал документы и сложил в сейф. Можно было бы еще немного над ним поработать, но он решил, что раз уж казенная надобность забрасывает его на "Горбушку", грешно не подъехать туда пораньше и не побродить: в таком месте всегда что-нибудь, да присмотришь. Оружия он брать не стал, поскольку стрелять в "Горбушке" не собирался.
На проходной дежурный козырнул, но задержал руку Поплавского с ракрытым удостоверением.
— Товарищ капитан, оно у Вас недействительно! Уже середина января, а Вы его еще не продлили. В сущности, я не имею права Вас выпускать!
Славе ужасно не хотелось возвращаться и терять время, к тому же — плохая примета.
— Слушай, — обратился он к дежурному, еще один раз меня выпусти, ладно? А я сейчас при тебе позвоню секретарю нашего отдела, чтобы она спустилась, забрала удостоверение и продлила. Договорились?
— Не положено, товарищ капитан. — Вздохнув, прапорщик все же смилостивился: — Ладно уж, звоните.
Тысячу раз извинившись перед Лизой, Вячеслав пообещал, что до вечера обязательно вернется и попросит вынести ему "корочку". Лиза, изобразив жуткое негодование, сообщило, что с капитана причитается. Сообщив, что "за ним не заржавеет", Слава двинулся в сторону метро.
Он любил Филевскую линию, езда под землей утомляла и раздражала. А здесь можно было глазеть в окно и не чувствовать себя одной из сотен тысяч амеб, перевариваемых в огромном чреве гигантского города. Проходив по "Горбушке" минут сорок, капитан устал, обогатился на "левый" диск одной симпатичной антивирусной программки, и без двух минут двенадцать подошел к найденному заранее прилавку F1. В двадцать минут первого его начали охватывать два чувства: беспокойство и злость. Будучи педантом, Поплавский никогда не опаздывал, и, если бы встречался сейчас с кем-то по своим личным делам, махнул бы рукой и ушел. В двенадцать двадцать три он обратил внимание, что стоит у прилавка не в одиночестве. Двое крепких ребят перебирали коробки с кассетами видеофильмов, постепенно приближаясь к нему. В тот момент, когда в голове Поплавского прозвучал сигнал тревоги, "любители кино" плотно зажали его с двух сторон. Один из них украдкой показал тонкий, и достаточно длинный для того, чтобы достать до сердца, нож.
