К тому же ты его уже порядком не видела, сейчас он отрастил себе волосы; ты вообще его не видела с длинными волосами. У него теперь длиннющие усы золотистого цвета и такого же цвета грива до плеч.
Да, я тебе уже давно, как не звонила, но я тебе посылала письмо. Как, я тебе не написала, что он отрастил себе волосы? Любопытно.
Знаешь, откуда я тебе звоню? Из Монтезауро. Это деревушка, раскинувшаяся на вершине одного холма. Здесь идет снег. Мы находимся в гостинице под названием Коллодоро [Золотая шея]. Нет, хорошей ее не назовешь. Скорее наоборот. Я заказала себе яйцо и все никак не дождусь его. Я была вынуждена надеть на себя шерстяной свитер, прямо поверх ночной сорочки, так как совершенно заледенела от холода. Что мы здесь делаем? Я и сама толком не знаю, что мы здесь делаем. Нет, девочек здесь нет. Девочки остались в Риме. За ними присматривает служанка. Нет, они очень довольны, что остались с ней. Она жизнерадостная женщина. Все время поет. Да, на нее можно положиться. Одним словом — она молодец. Правда, она ничего не может делать, но, тем не менее, молодец. Счастлива ли я? И в чем я счастлива? Со служанкой? Да, со служанкой мне повезло, но зато в остальном — я бесконечно несчастна. Это сущая правда. Хорошо еще, что мы не привезли сюда наших детишек. Потому что здесь идет снег. Так вот — мы направлялись в Тоди, но случилось все наоборот — наш автомобиль «Дофин» неожиданно остановился прямо на шоссе, в начале что-то прорычал, а затем заглох. Шел снег, у нас не было никакой надежды на помощь. Мы подняли оба наших чемодана, картины и пошли пешком по дороге. По всей видимости, мы прошагали с полчаса. После чего, наконец, набрели на станцию обслуживания. Ноги у меня промокли насквозь. Я была без сапог. Почему без сапог? Потому что я их не взяла — когда мы выехали из Рима, там стояла чудесная погода. На мне была только куртка из оленьей кожи и юбка — макси черного цвета. Нет, колготки я не взяла. Со станции мы позвонили механику, и наш «Дофин» был отбуксирован. Кажется, придется менять батарею. Механик как раз нам и посоветовал эту гостиницу. Ужин наш составили котлеты столетней давности, после чего мы тут же легли спать. Я еле волочила ноги. Массимо был чертовски зол. Он перетащил свою постель в ванную. Говорит, что спит лучше, когда находится один.
Мама! Я тебе позвонила с определенной целью. Нам нужны деньги. Мы выехали из Рима почти без гроша. Почему так случилось? Потому что мы тогда не могли знать, что у нас выйдет из строя батарея. Поэтому, вышли мне, пожалуйста, телеграфным переводом двести тысяч лир. Ну, да. Мне очень жаль. Пожалуй, я их тебе потом верну. Восемьдесят тысяч пойдет на приобретение батареи, остальные деньги — пригодятся нам. Более того, они нам просто необходимы. Мы выехали в субботу и, естественно, не могли зайти в банк. И потом, что у нас есть в банке? Ничего. Почти ничего. Мы рассчитывали прибыть в Тоди в тот же вечер; там мы смогли бы как-то еще уладить наши затруднения, поскольку в Тоди у нас имеются друзья. Перевод обязательно шли телеграфом. Ни в коем случае почтой. Массимо стал раздражительным, злым, словно черт ему вселился в голову. При такой гриве это и неудивительно. Прямо перед отъездом он закатил мне такую пощечину, что у меня тут же из носа фонтаном потекла кровь. Нос у меня по — прежнему заложен ватой. А ночная сорочка перепачкана кровью. Нет, мама, это правда, я ничего не выдумываю. Я? Что я ему сделала? Ровным счетом — ничего. Я только ему сказала, что не нахожу его картины прекрасными. Они все одинаковые. Он все время рисует какие-то лужайки с цветочками и сверху — обязательно глаз, огромных размеров. Я тебе говорю сущую правду, я сыта по горло этими видами с глазом. Я вижу этот глаз даже по ночам. Это какой-то вытаращенный глаз, с длиннющими ресницами, закрученными кверху. Он невероятных размеров, желтого цвета и похож на яичницу — глазунью.
