В далекие времена моей юности Уокер и я были друзьями. Мы поступили в Колумбийский университет вместе в 1965 году, два восемнадцатилетних новичка из Нью Джерси, и в течение четырех лет мы жили в одних обстоятельствах, читали одни книги и желали одного и того же от будущего. Потом мы выпустились, и я потерял с ним связь. В ранние семидесятые я случайно встретился с кем-то, кто рассказал мне, что Адам живет в Лондоне (или в Риме, не совсем уверен), и это был последний раз, когда я слышал его имя. Следующие тридцать с чем-то лет я очень редко вспоминал его, при этом всегда удивляясь его полному исчезновению. Из всей молодой поросли нашей компании в колледже Уокер был как раз тот, чье будущее, как мне казалось, было самым многообещающим; я был уверен, что, рано или поздно, я услышу о книгах, написанных им, или о его публикациях в журналах — поэмы или романы, рассказы или рецензии, возможно, переводы его любимых французских поэтов — но ничего этого не произошло; оставалось сделать только один вывод, что молодой человек с судьбой, предназначенной литературе, слишком был занят самим собой.
Около года тому назад (весной 2007) пришла посылка на мой адрес в Бруклин. В ней были рукопись истории Уокера о Рудольфе Борне (глава I этой книги) и письмо от Адама.
Дорогой Джим,
Прости за внезапное вторжение после столь долгого молчания. Если память меня не подводит, прошло тридцать восемь лет с тех пор, когда мы в последний раз говорили друг с другом, но недавно я услышал, что ты будешь по делам в Сан Франсиско в следующем месяце (я живу недалеко, в Оуклэнде), и хотел бы узнать, если бы у тебя было свободное время для меня — если хочешь, ужин в моем доме, к примеру — поскольку мне очень нужна помощь, и выходит так, что ты и есть только тот человек из всех моих знакомых, кто может мне помочь. Я говорю об этом заранее не для того, чтобы предупредить тебя, но только потому, что безмерно уважаю твои труды, книги — они позволили мне гордиться тобой и тем, что ты когда-то мог назвать меня своим другом.
В преддверии нашей встречи я посылаю тебе незаконченную черновую версию первой части книги, которую я пишу. Мне бы очень хотелось закончить ее, но, похоже, я потерял вдохновение и уткнулся в стену борьбы с самим собой и неопределенностью — страх, может быть, правильное слово — и я надеюсь, что разговор с тобой придаст мне мужество преодолеть это препятствие. Должен добавить (на всякий случай), что история в книге невыдумана.
