Я пошел домой. Не было никакого смысла ждать медицинскую помощь, поэтому я вернулся на Бродвей и побрел в сторону Даунтауна. Мое сознание было опустошено — ни одной различимой мысли, и, когда я зашел в свою комнату, я обнаружил себя плачущим, и, похоже, плачущим уже несколько минут. К счастью, моего соседа не было в комнате, и не нужно было объяснять никому ничего. Я плакал; и, когда, наконец, мои слезы закончились, я разорвал чек Борна и положил обрывки в конверт, отправленный ему наутро. Там не было никакого сопровождающего письма. Я был уверен, что этот жест говорил сам за себя, и он поймет, что я разрывал любые отношения между нами и больше не хотел иметь ничего общего с его грязным журналом.
Позже днем выпуск Нью Йорк Пост напечатал, что тело восемнадцатилетнего Седрика Уилльямса было найдено в парке Риверсайд с многочисленными проникающими ранениями в области груди и живота. Никакого сомнения для меня не было в том, что Борн был замешан в этом. В тот момент, когда я оставил их, убежав позвонить, он подобрал кровоточащее тело Уилльямса и оттащил его в парк, чтобы закончить начатое в переулке. Если принять во внимание количество машин, проезжающих по Риверсайд Драйв, я нашел, правда, невероятным, чтобы никто не смог заметить Борна, переходящего дорогу с телом в руках, но, судя по статье в газете, у сыщиков не было ни единой зацепки.
Безусловно, я просто был обязан позвонить в местное отделение полиции и рассказать им о Борне, ноже и Уилльямсе, пытавшемся нас ограбить. Я наткнулся на эту статью в газете, когда пил кофе в Лайонс Ден, закусочной в студенческом центре, и вместо того, чтобы позвонить в полицию с ближайшего телефона, я решил пройти до 107-ой Стрит и позвонить оттуда. Никто еще не знал, что случилось со мной. Я хотел позвонить сестре — ей одной я мог открыться — но ее не было на месте. Зайдя в свое общежитие, я забрал почту перед тем, как подняться в лифте. Для меня было одно лишь письмо: без марки, без печати отправления, с моей фамилией наискосок, сложенное в три сгиба и так запихнутое в щель моего почтового ящика. Я открыл письмо в лифте по дороге на мой девятый этаж. Ни слова, Уокер. Помни: у меня есть нож, и я не побоюсь им воспользоваться.
Письмо было неподписано, да это было и не нужно. Дерзкая, наглая угроза, но после того, как я видел Борна в деле и был свидетелем пределов его жестокости, я был уверен — он не замешкается пустить в дело нож. Он мог бы найти меня, если бы я его выдал. Если бы я не стал этого делать, он, наверняка, оставил бы меня в покое. Я все еще хотел позвонить в полицию, но прошел день, прошло еще несколько дней, я так и не смог заставить себя совершить телефонный звонок. Страх заткнул мне рот, но только страх мог защитить меня от встречи с ним, а мне было того и достаточно: держаться от Борна подальше всю мою жизнь.
