Помню, как потрясло меня это письмо, когда я прочел его черновик в кабинете Маклафлина. Слова профессора, несомненно, укрепили мою решимость, впрочем, от меня ничего не зависело. Первым проявил слабость Фокс. За неделю до письма профессора сей прислужник «Сайентифик американ» распространил свое письмо, в котором выражал удивление, почему члены комитета столь пристрастны к испытуемым медиумам.
«Так ли велик грех, — вопрошал Фокс, — если честный медиум нет-нет да и прибегнет к какой-нибудь уловке, раз сами духи провоцируют его на это?»
Подобные разглагольствования особенно раздражали Маклафлина — и в науке, и в жизни. Поэтому большую часть ноября он провел в переговорах — письменных, телеграфных и телефонных — с Ричардсоном и Флинном, которых пытался отвратить от сомнительных доводов Фокса.
И вот в разгар этих переговоров, одним осенним днем, Маклафлин получил неожиданное письмо в молочно-белом конверте из веленевой бумаги. Оно было отправлено из Кроуборо в Суссексе. Автор письма сообщал, что с большим интересом следит за экспериментом «Сайентифик американ» из своего поместья на юге Англии и хочет привлечь внимание комитета к некоей миссис Артур Кроули — молодой особе, проживающей в Филадельфии, которая обладает «самыми удивительными способностями медиума, какие мне когда-либо приходилось наблюдать». Письмо было подписано сэром Артуром Конан Дойлом.
В те времена Конан Дойл считался одним из самых выдающихся специалистов в психиатрии — некоторые назвали бы его светилом — и принадлежал к тем, кто не сомневался в реальности спиритических явлений. Маклафлин познакомился с писателем, когда был президентом Британского общества психических исследований, в ту пору он несколько раз имел честь быть гостем сэра Артура и леди Дойл в их поместье Виндлесхэм в Суссексе, где воочию мог убедиться, как серьезно супруги относятся к психическим исследованиям, не говоря уже об их новообретенной религии. Впервые Конан Дойл публично провозгласил свою веру в спиритуализм в октябре 1917 года на заседании Лондонского спиритического общества. Многие полагали, что этот интерес был спровоцирован гибелью на войне сына писателя — Кингсли, но на самом деле, как объяснил мне Маклафлин, семена его интереса были заронены еще в прошлом веке, когда Дойл молодым врачом участвовал в спиритических сеансах. С годами семена пустили корни, а затем это ползучее растение разрослось настолько широко, что грозило вытеснить злаки, приносившие стабильный доход, а именно занятия литературой. Ныне Конан Дойл все меньше времени уделял литературному труду и все больше часов проводил на сеансах и публичных лекциях. Подобное времяпрепровождение вполне достойно отошедшего от дел писателя, если бы Конан Дойл относился к исследованиям с рассудочностью ученого, однако они с леди Дойл столь истово отдались своему увлечению, что их друзья начали опасаться, как бы сия ползучая трава не расшатала камни фундамента.
