— Посмотри-ка туда! Видишь что-нибудь?
Далматинец встал во весь рост и пристально посмотрел вдаль. Рослый, загорелый, с резко очерченным мужественным профилем, он выглядел сейчас настоящим моряком, способным поспорить с любой стихией.
— Пароход! — уверенно произнес он.
Теперь и капитан обернулся. В первый момент он ничего не заметил, потому что дымок совсем поредел. Но когда присмотрелся внимательнее, то тоже разглядел в синеве крошечное черное пятнышко.
Далматинец приложил ладонь ко лбу и еще пристальнее вгляделся в пароход.
— Грузовой! — сказал он. — Идет с севера на юг…
У капитана сжалось сердце. Он понял, что далматинец прав.
Еле заметная полоска дыма осталась слева от чернеющей точки. При полном безветрии дымок не расстилался бы лентой, если бы пароход держал курс на лодку. Но как это Милутин догадался, что пароход грузовой? Капитан пока еще не мог этого определить.
Вскоре далматинец снова встал, вгляделся в горизонт и удовлетворенно заметил:
— Танкер…
— Как сказать! — возразил капитан.
— Посмотри на трубу! — усмехнулся далматинец. — Уже видна!
Лишь минут через десять капитан тоже убедился, что далекий пароход — танкер. Угасла последняя надежда. Танкер целиком показался из-за горизонта. Дымок темной лентой протянулся за кормой. «Из такой дали, — думал капитан, — они если и заметят лодку, то не обратят на нее внимания».
Через полчаса пароход скрылся из виду. Горизонт снова, куда ни глянь, стал чист — ни пятнышка, ни облачка. Только море уже не синело, как раньше: по нему начали стелиться бледно-розовые и зеленоватые отсветы предзакатного неба.
Скоро все проснулись, — вялые, разбитые, удрученные, с помятыми лицами. Никого не освежил этот сон в знойной духоте.
Парус снова подняли на рею, но он так беспомощно повис, что у Вацлава невольно сжалось сердце.
— Почему не гребем? — тихо спросил он. — До каких же пор мы будем ждать ветра?
— Нет смысла, Вацлав, — со вздохом ответил далматинец. — Грести — все равно, что на одной ножке скакать из Братиславы в Брно…
— Если другого выхода нет, надо скакать, — сказал Вацлав. — Разве лучше стоять на месте? Десять, двадцать километров — и то больше, чем ничего.
Далматинец медленно покачал головой.
— За первый день, может, и пройдем столько, — невесело сказал он. — А дальше? Выдохнемся, и жажда совсем замучит…
Вацлав ничего не возразил, и в лодке снова установилось тягостное, удручающее молчание.
Мертвая зыбь совсем улеглась, море переливалось нежными тонами, горизонт словно отодвинулся. Кое-где по маслянисто-гладкой поверхности протянулись длинные темные полосы, но море казалось освещенным еще ярче, чем в начале дня.
