На ее шею.
Грудь.
На ее подбородок и верхнюю губу, когда нагнувшись, с широко распахнутыми глазами, Сара наблюдала, как я изливаюсь на нее.
Все еще тяжело дыша, я скользнул по ее телу вниз, размазывая влагу по ее коже и оставляя ладонь лежать на животе, и расположился у нее между ног, целуя бок, бедро, и, наконец, чувствуя сладость на языке. Сара запустила руки мне в волосы и потянула. Приподняла и начала вращать бедрами, пока я посасывал и лизал ее, зная, как сделать все быстро и просто, услышать хриплые крики и слезы, когда она кончит. Затем я замедлился, улыбаясь при виде ее, расслабленно лежащей с закрытыми глазами с капельками пота на ее верхней губе.
Поднявшись на коленях, я скользнул в нее пальцами, наблюдая сверху за их движением. Трахая ее. Я видел ее наготу во всевозможных вариантах ─ с широко разведенными ногами подо мной, прямо как сейчас, или наблюдая за ней в душе, молящей о большем удовольствии или немного боли, поглощенной моими прикосновениями и забывающей о моем присутствии ─ и было в этом что-то настолько интимное и безопасное: разделять с кем-то этот взгляд на нее, но при этом быть единственным, кому позволено прикоснуться, и единственным, кто когда-либо оценит каждый из этих тайных моментов. Никто другой за всю жизнь не увидит ее родов, или как Сара, наклонившись, бреет ноги в ванной. Не увидит ее спящей в нашей кровати, свернувшись клубочком около подушки, или укачивающей нашу дочь в четыре часа утра. Поэтому зрители по ту сторону, наблюдая, как она распадается на части под моими прикосновениями, никогда, даже через миллион лет, не смогут дать ей того, что дал я. Ничего так запредельно не возбуждало Сару, как истинное, уничтожающее поклонение ей.
Каждая секунда моего обожания ─ история вечной любви, сжатая в чуть менее двухгодичный роман ─ воплощалась в каждое проклятое прикосновение. Остановившись, я убрал пальцы и, нагнувшись, накрыл собой ее тело и губы. Не прошло и пяти минут, как я снова был достаточно тверд, и толкнулся бедрами вперед, желая оказаться внутри нее, когда Сара полностью распадется на части.
Обернув мои бедра ногами, она скользнула руками вниз по спине, издавая прекрасные мягкие звуки мне на ухо, говоря, что уже близка, и указывая двигаться быстрее, посасывая ее, сильнее и сильнее.
Она были липкой от моего оргазма и собственного молока, потная и с запахом шотландского виски. Удовольствие выстраивалось кирпичик за кирпичиком, до тех пор, пока не было разрушено слишком сильным чувством, которое больше нельзя было называть просто удовольствием. Это великолепное ощущение было почти болезненным. Я поцеловал ее еще раз, тихо зарычав и слегка укусив, прежде чем мое самообладание разлетелось в пух и прах, сменившись необузданным трахом с беспрерывными толчками, суматохой и влажностью.
