– Эй, ты рыбку свою не потеряла? – строго спросила она сестру.
Ну конечно! В такой момент ее волновала только сохранность драгоценных фигурок.
– Да какая разница?
– Большая! Не дури, проверь, как там рыбка.
– Свою проверяй, – огрызнулась Таня, но требуемое исполнила. – Вот, рядом с нательным крестом повесила. Гляди!
Людмила, убедившись, что сампан плавно, но целенаправленно несет прямо в гущу тумана, тоже бойко сунула себе руку за пазуху, доставая свою половину отцовского наследства. В этот момент бандиты, уже попрыгавшие в другие лодки, снова принялись стрелять. Одна пуля выбила длинную щепку из борта, а та, в свою очередь, пребольно оцарапала руку Люси. Сестры хором вскрикнули, брызнула кровь, рыбки соединились и…
Люси
Рыбки соединились, шевельнув хвостами, словно внезапно ожили, накрепко сплетаясь, сцепляясь еще крепче, чем руки девушек, – нипочем не разомкнешь. Не оторвешь. Тяжелый горячий толчок, словно у того странного, непонятного, что только что было глиняными фигурками, вдруг забилось сердце. Люся не могла разжать руку, чтобы посмотреть, но каждым миллиметром кожи ощущала – оно живое. Оно горячее, круглое и живое, оно обжигает ладонь, оно бьется, словно настоящие рыбы, стиснутые неловкими руками…
– Только… не… выпускай! – задыхаясь, просипела она.
– Держись! – вскрикнула сестра.
И лишь теперь Люся заметила, как опасно раскачивается, стонет и кренится их сампан, внезапно заплясав на воде, еще мгновение назад бывшей спокойной. А из сцепленных ладоней рвется наружу свет, горячий и яркий, и там, где он встречается с водой и туманом, начинает твориться что-то невероятное.
Теплые золотые искры рассыпались бусинами по черному шелку, сплелись, заструились, будто невидимая игла засновала по невесомой ткани. Быстрее, еще быстрее. Узоры множились, усложнялись – то ли рыбы резвились в речной глубине, то ли золотые драконы или чудо-птицы, взлетев с подола Таниного ципао, закружились в танце, то приникая к волнам, то взмывая вверх.
Девушки беззвучно кричали, словно вдруг напрочь лишились голоса. Тому, что творилось во влажной шанхайской ночи, не было имени… по крайней мере, в русском языке не нашлось бы слов, чтобы описать это. Может, китайцы сумели бы.
Оттуда, с берега и с лодок, едва слышно доносились изумленные и испуганные вопли преследователей. Значит, они тоже это видят? Значит, это не шутки сознания, помраченного бегством, не какие-то опиумные флюиды, долетевшие из ближайших курилен, не бред… Или все-таки?
