Мы кивнули. Роберт умел произвести впечатление, когда считал нужным.
– Давайте-ка еще раз, – сказал он, щелкнул кнутом и поднял Пролеску в галоп.
Джек вскочил на лошадь, сел верхом и протянул руку, чтобы подхватить меня и посадить перед собой. Он взялся за ремень повода, встал на ноги, распластав босые ступни на потной белой с бурым спине Пролески. Я почувствовала, как его рука стиснула меня под грудью, и встала – некрасиво, на полусогнутых ногах, – а потом, когда Роберт разразился понуканиями и ругательствами, я осторожно выпрямила колени и прижалась к Джеку, позволив его телу направлять мое, а его руке – удерживать меня. Мы совершили полный круг, не упав, потом Джек дал мне соскочить с торжествующим воплем и, сделав сальто, спрыгнул сам.
– Молодцы! – сказал Роберт.
Его красное лицо сияло от удовольствия.
– Оба молодцы. Завтра в это же время.
Мы кивнули, Джек дружески похлопал меня по плечу, я повернулась и взяла Пролеску за уздечку, чтобы поводить ее и дать ей остыть.
– «Мамзель Меридон – танцует на лошади без седла!» – тихо сказал себе Роберт, проходя мимо задника на луг. – «Дух захватывает от ее прыжков сквозь Пылающий Обруч!»
Нас с Дэнди растили не как настоящих цыганок. Когда похолодало и в фургоне стало так сыро, что даже одежда, в которой мы спали, по утрам была влажной, па нанимался конюхом, или носильщиком, или разносчиком на рынке в каком-нибудь городе покрупнее, где люди не больно-то следили, кого нанимают, а приставы были слишком медлительны и ленивы, чтобы нас выгнать. Мы не представляли, как меняются времена года, как можно переезжать с места на место, чтобы зимой возвращаться в надежные знакомые поля и холмы. С нашим па то и дело приходилось удирать от тех, с кем он играл в карты, с кем мошенничал по мелочи, кого обманул на сделке, удирать, не спланировав путь, не по кочевым правилам. Он никогда не знал, куда едет, просто следовал чутью, указывавшему на легковерных картежников, дураков и дурных лошадей – и места, где они могут собраться вместе.
С балаганом Гауера мы кочевали совсем по-другому. Мы никогда не задерживались где-то из-за того, что Роберт обзавелся приятелями или ему приглянулся городишко. Мы двигались быстро и постоянно, каждые три дня, а то и скорее, как только толпа начинала редеть. Дольше мы задерживались только возле больших ярмарок, на которые толпы собирались за много миль. Но к концу октября ярмарки пошли на убыль, погода делалась все холоднее. По утрам мне приходилось разбивать лед в ведрах с водой, а жеребца на ночь накрывали одеялом.
