По прибытии в Вестминстерское аббатство красоту и безупречность процессии сменил такой же великолепный обряд коронации. Голова Елизаветы приняла корону, лоб – помазание елеем, а руки – скипетр и державу. Обряд совершал епископ Карлайлский, искренне уверенный в том, что через несколько месяцев он обвенчает Елизавету с самым набожным католическим королем во всем христианском мире. Эта уверенность наполняла его душу такой же искренней радостью. После коронации личный священник королевы отслужил мессу, на которой дарохранительница не поднималась и никто не преклонял колени перед лепешкой из пресного теста.
Выйдя из сумрачного зала аббатства на яркий дневной свет, Елизавета услышала приветственный гул толпы. Люди расступались, давая ей дорогу, а она неторопливо шла, позволяя каждому рассмотреть ее, запечатлеть в своей памяти. Она была королевой, стремившейся потрафить всем. Любовь подданных становилась бальзамом для ее души, врачующим раны всех тех лет, что она провела в вынужденном затворничестве.
Во время торжественного пира ей вдруг сдавило горло. Румянец на щеках свидетельствовал не о волнении, а о поднимавшемся жаре. Но ничто не заставило бы ее рано покинуть торжество. Венценосную особу ждал сюрприз. Двери зала распахнулись, и туда на коне въехал Роберт Дадли, давая понять всем и каждому, что отныне он является защитником королевы. Елизавета улыбалась ему, самому лояльному государственному изменнику, своему новому совету, половина которого лояльностью не отличалась, родственникам, вдруг вспомнившим о своей племяннице, волею судеб превратившейся из преступницы в законодательницу.
Елизавета не покидала зал до трех часов ночи, пока в дело не вмешалась Кэт Эшли. На правах бывшей гувернантки, не раз загонявшей будущую королеву спать, она шепнула Елизавете, что той нужно немедленно ложиться, иначе завтра ее величество станет клевать носом и валиться с ног.
«Боже, покарай ее смертью, едва она поднимется утром», – думала Эми Дадли, лежа без сна в далеком Норфолке и ожидая, когда длинная зимняя ночь сменится стылым рассветом.
Ночь муж Эми провел в объятиях и постели одной придворной дамы. Утром он проснулся, прекрасный как Адонис, мягко, но настойчиво расцепил руки, обвивавшие шею, оставил на губах, ласкавших его, прощальный, ни к чему не обязывающий поцелуй и поспешил на прием к королеве. Дадли надеялся застать Елизавету одну, однако опоздал. С нею уже находился Уильям Сесил. Они о чем-то сосредоточенно говорили, сидя за столиком, заваленным бумагами. Подняв голову, королева улыбнулась Роберту, но войти не пригласила. Ему пришлось подпирать стены передней, обшитые деревянными панелями, вместе с дюжиной других придворных, явившихся поутру к королеве с заготовленными комплиментами и обнаруживших, что Сесил их опередил.
