Паренек ободряюще кивнул Марку и, сложив свои паучьи тонкие руки и ноги, сгорбившись, пристроился на низеньком табурете, устало листая журнал в неровных отсветах падавшего сквозь неплотно задернутую занавеску света. Марк покорно шагнул вперед, раздвинув сине-зеленые завесы.
Комнатушка прорицательницы была тускло освещена, но в ней было недостаточно темно, чему способствовали две старомодные масляные лампы, стоявшие на столе. Сибиллина сидела, спрятав лицо в ладони; длинные, с выраженными суставами пальцы нежно поглаживали и массировали виски. Прямые волосы свешивались вперед, бледно-коричневые, как заячий мех, и такие бледные, что казались едва ли не бесцветными. Волосы и пальцы скрывали почти все ее лицо, и Марк разглядел только высокий лоб, тонко очерченный нос с еле заметной горбинкой и круто изогнутые посередине бледные губы. Еще один ярко-зеленый лоскут, как шаль, был наброшен на голову, ниспадая на мягкие складки зеленого платья, — дешевая и несмелая претензия на таинственность.
Очень неожиданно она отняла руки и подняла на Марка лицо, такое же худое и юное, как его собственное, с округлыми, резко обведенными скулами и веками с неровно наложенной темной арабской краской, из-под которых на него устремился пронзительный взгляд черных глаз. Прорицательница недоверчиво расхохоталась. Она узнала его.
Уна смеялась.
Тесное темное помещение, завешенное зеленоватым искусственным шелком, и находившиеся в нем вещи — от оббитых масляных светильников до клейких комочков резко пахнущего ладана — было чем-то вроде хрупкой защитной оболочки, куколки, в которой Уна и Сулиен укрылись совсем недавно. В деревушке под Весуной она подкралась к вышедшей из булочной женщине и заносчиво прокаркала: «Хочешь погадаю?» — так, чтобы ее почти наверняка шуганули, что, к ее облегчению, и случилось.
Они с Сулиеном пешком вышли из Лемовиса, и воздух был таким теплым, а зелень так отличалась от грязно-зеленой Темзы и зелени лондонских парков. Уне еще никогда не доводилось побывать за городом. Какое-то время оба были не в состоянии представить себе будущую жизнь, по крайней мере состоящую из минут и дней. Они могли думать только о теплых полях, светящихся и безлюдных. Это было похоже на разливающуюся вокруг белизну, которую Уна научилась воображать, — но не холодную.
Как Марк, они искали объявления о розыске, прежде всего Сулиена. Его имя и фотографию исправно печатали, однако Сулиен не видел причин, по которым кто-то может обратить на него внимание. Фотография была маленькая, плохая, втиснутая среди еще девяти подобных.
