— Подождите пока с Харви, что это за место? — потребовала объяснений Клеменс. — Кто этот Бертран де Лаву?
Она была менее восторженна, чем дочь и муж, тем более что знала, сколько раз в прошлом Арнауд попадал впросак.
— Не нападай, — сказал Арнауд, и радость светилась в его глазах; он наклонился, поцеловал, жену и сказал: — Это норманнский барон, унаследовал феод на пограничье. Очевидно, прежний лорд умер от старости, а рыцари свиты — его ровесники. Вот Бертран и нанимает свежие силы — опытных рыцарей, но не щенков и не стариков.
— И сколько он собирается тебе платить? — спросила Клеменс; в ее голосе звучало осторожное удивление.
— Двадцать марок в год, плюс кров и стол для всей семьи и лошадей. Я сказал, что вы обе — прекрасные швеи, и это ему очень понравилось. Мы не будем ни в чем нуждаться, а над головами будет надежная крыша — крыша замка. Знаю, что для тебя это очень важно…
Клеменс покачала головой в смятении.
— Все это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой…
Но вдруг она радостно рассмеялась, глаза вспыхнули искрами счастья. Клеменс вскочила на ноги и выписала изящный, несмотря на отяжелевшую фигуру, пирует по шатру.
Манди зачарованно смотрела на мать — как редко ей приходилось видеть ее такой! На лице отца было написано неподдельное обожание, резкие черты будто смягчились. Родители смотрели друг на друга, и Манди ощущала веяние их взаимной любви.
— Бертран также сказал, что ищет писца, а у меня на этот счет есть предложение, — продолжил Арнауд, остановив кружение жены и усадив Клеменс на табурет. — Надо будет перемолвиться не только с Харви, но и Александром.
Клеменс — глаза ее блестели счастьем — прижала к груди руку мужа и сказала:
— Со времени нашего побега мне так легко и радостно еще не было!
Арнауд засмеялся приятным глубоким смехом.
— Да и мне тоже…
— А можно я расскажу все Алексу? — спросила Манди. — Все равно ведь надо отнести ему плащ. — И она подхватила сверток. Наверное, родители хотели бы остаться вдвоем, да и сама она не могла сдержаться и не выговориться, не вылить чувства и мысли, которые переполняли все ее существо.
— Да, иди, — ответил Арнауд, не отрывая взгляд от жены.
— Только не слишком задерживайся, — предупредила для приличия Клеменс. Улыбка не покидала ее лица.
— Ну конечно же, мама, не буду! — весело пообещала Манди и, перекинув плащ через руку, помчалась по лагерю.
Воздух был переполнен запахами пыли, паленого рога и раскаленного железа (в передвижной кузне перековывали коней); чуть дальше располагалась палатка, откуда плыл дразнящий запах поджаренного мяса и лука. Все вокруг шумело: крики зазывал и разносчиков, веселая перебранка рыцарей, звон металлической посуды и стук молоточков ремесленников и молотов кузнецов; и лязг оружия — глуховатые удары стальных лезвий и наконечников о дерево щитов. Это была жизнь, которую вскоре придется покинуть навсегда, и, несмотря на опасения и неуверенность, Манди знала, что так и будет.
