— А тебя он вынужден беречь, так как у него сыновей-то больше и не осталось? — понимающе усмехнулся Щен.
— Да.
— Не думал, что кто-то может заставить царя мириться с чем бы то ни было.
— У него нет выбора. Иначе его род вымрет. Таково предсказание. Да, царь больше не посмеет сделать с тобой ничего подобного. И сможешь приходить ко мне, когда захочешь.
— Спасибо. Ты так добр ко мне!
— Честно говоря, в этот раз ты действительно испугал меня. Ты был так близок к сумасшествию! Я боялся, что не смогу тебя удержать.
— То есть, ты не был уверен?
Эрн кашлянул, отвел взгляд, но все-таки ответил:
— Понимаешь, мне рассказывали, что подобное возможно лишь между близкими.
— Что ж, верно. Выходит, что ближе-то у меня никого и нет.
— Мне жаль.
— Уж ты-то тут не причем, — усмехнулся Щен. — Ты так заботишься обо мне!
На это Эрн лишь улыбнулся и ласково провел рукой по лбу Щена, убирая непослушную прядь. Тот вздрогнул было, но потом довольно прикрыл глаза. Целитель снова улыбнулся и сказал:
— Сейчас тебе лучше отдохнуть. Сон даже для нас — лучшее лекарство. Если хочешь, я буду рядом.
Щен никогда не думал, что чья-то близость будет внушать ему безопасность. Ему, прошедшему через столько опасностей, сражений, кровавых драк, но было именно так. Поэтому он смущенно сказал:
— Спасибо
* * *
Кажется, еще никогда Щену так не хотелось покидать покои целителя. То, что отныне он мог приходить к нему когда сочтет нужным, стало настоящим подарком. Неизвестно, о чем еще говорил Эрн с царем, но тот разрешил. Наверное, если бы задумался, Щен бы сказал, что очень близок к счастью, ведь довольно быстро он стал приходить к Эрну почти каждый день. И хоть служба царю по-прежнему была похожа на замешанный на крови ад, стимулирующий самые низменные чувства: жестокость, беспощадность, кровожадность, стало чуть легче.
Правда, со временем Щен стал чувствовать какую-то двойственность. Он был суровым воином, палачом, цепным псом царя, но стоило переступить порог покоев целителя, как он сразу же ощущал себя тем юным пареньком, каким был, впервые попав сюда. Забывались кровь и жестокость, творимые вокруг и преумножаемые им сами. Словно Эрн стал тем якорем, что удерживал в Щене светлые чувства. То, что еще уцелело.
Как-то Щен рассказал об этом Эрну, вернее попытался очень путано объяснить, так как не был приучен говорить речи, но целитель понял и так, а, поняв, рассмеялся:
— Все нормально. Так и должно быть, — и поцеловал Щена.
