– А что… – поразмышлял минуту-другую директор. – А что! Сделаю. Переведу на хозрасчет, без халтуры, как положено, а вам перышко золотое отольем, высшей пробы, только пишите! А? Что скажете? – Довольный, он прошелся по комнате, остановился у столика, над которым на ковре висели ружья и бинокль. – Только это должно стать нашей тайной сделкой. Вроде как у Мефистофеля с доктором Фаустом, помните? – Он раскатисто хохотнул.
– Я готов. – Перелыгин потер руки. – Только какая роль отводится мне? Дьявола предложил-то я? Но я же и душу свою продаю.
– Не потребуется, все сделаем по-честному. – Директор разлил коньяк по фужерам. – Пальму первенства я вам уступаю по праву, но обе роли – ни за что. Тем более что история про Дьявола с Доктором – об одном человеке. Они в нас, родимые: и Бог, и Дьявол. Как же в такой компании без Доктора? Мы каждый себе Доктор и есть.
Давайте скрепим нашу сделку. – Директор поднял фужер. – Не беспокойтесь, – отмел он сомнения, – все будет по-настоящему, хоть диссертацию пишите.
«Если так, – подумал Перелыгин, – это и впрямь диссертация».
– Не боитесь, что вам по рукам надают, скажут, любимчиков разводите? – Перелыгин загорелся идеей.
– Какие ж любимчики, если вкалывают больше других? – возразил директор. – Можешь работать лучше – получи в первую очередь. Разве не справедливо? На кого полководец рассчитывает в сражении? На гвардию! Она решает исход сражения. А если будет голодной, невооруженной, оборванной? Это уже не гвардия, а полк голодранцев.
– Другие скажут: дайте нам такие же условия! И будут правы.
– А нам того и надо! – засмеялся директор. – Сначала позавидуют, а там, глядишь, раскачаются, как про зарплаты узнают. Давно хочу свое болото растормошить. – Он пристально посмотрел на Перелыгина – правильно ли тот все понял? И громко хлопнул себя ладонью по коленке: – Значит, договорились!
Крупнов слышал, как осторожно встала жена. Он хотел подремать еще, но вспомнил про свой день рождения, лениво соображая: сорок – это половина жизни? Или неведомая середина ее позади? Редко удавалось так полежать, потихоньку ворочая случайные мысли, слушая тихие постукивания, доносящиеся из кухни. Его день рождения лишь на неделю не совпадал с приездом на прииск. Последний раз дома, в родной Киргизии, отмечал свое двадцатилетие. Он попытался махом, одной мыслью охватить два минувших десятилетия, как охапку поленьев, почувствовать их как одно целое: с хорошим и плохим, счастьем и горем, но подумал о Евгении, представив, как она хозяйничает у стола.
