.
Леона мы находим красноречивый абзац, в котором говорится, что глаз для микрокосма является тем же, что солнце для макрокосма. Зрение, утверждал он[7], охватывает весь материальный мир, в то время как другие чувства воспринимают только его части. Сферы применения других чувств огромны, но зрение функционирует в «светящейся духовной прозрачности – в воздухе, озаренном светом небес, который превосходит по красоте все иные части мира, как глаза превосходят все другие части тела».
Verosimulacro de l'intelletto divino e sopra tutto gli assimiglia fiela bellezza (Глаз воспринимает чувственные формы, интеллект – интеллектуальные). Однако чувственная красота является восприятием платонической идеи.
Флорентийская академия придавала зрению почти мистическое значение. Привычка видеть символы там, где другие люди видели обычные предметы и объекты, стала главной чертой ее членов. Одним из самых ярких достижений академии стал метод аллегоризации классических мифов в манере орфиков и Прокла. Из этих историй черпались уроки морали (что видно из книг такого моралиста, как Овидий), метафизический и космологический смысл.
В качестве примера Пико приводит историю о любви Марса и Венеры. Она рассматривалась, как иллюстрация доктрины Эмпедокла о любви и раздоре, согласно которой мир проходит через последовательные циклы порядка и беспорядка, гармонии и разногласий[8]. Леон интерпретирует историю Персея и Горгоны, как триумф достоинства над пороком, как победу человеческого ума над «приземленностью горгонической натуры», как превосходство ангельского начала над материальным – причем последнее возносится к небесам «чистым разумом, отделенным от материи и тела, и далее беспрестанно движется по небесным орбитам». В конце XV века итальянская литература была полна такими интерпретациями. Они считались настолько обычными, что каждый адепт изучал их, как азбуку. Но все равно не ясно, как такой человек, зная символизм, заложенный в мифе, находил живую и конкретную истину в картине «Марс и Венера». И мне не верится, что Персей, держащий голову Медузы, воспринимался просвещенными людьми, как символ триумфального превосходства ума над материей или небес над землей, на чем настаивал Леон Эбрео.
2
«Oneirocriticon» Артемидора[9] считается стандартом книги по интерпретации снов. Первое издание этой работы появилось около 1518 года. В XVI веке оно часто перепечатывалось; между 1546 и 1595 годами первые три книги восемь раз претерпевали сокращения. В 1547 году труд был переведен на итальянский язык, в 1563 году – на английский. Его использовали, как обычный «сонник», но он содержал материал, который по своей природе был эмблематичным. Текст фокусировался в основном на богах, богинях, животных и растениях, видимых во сне, а не на переживаниях, которые имел сновидящий. Он подчеркивал скрытый смысл каждой сцены, и так как это знание приходило из сновидений, оно имело необычайную убедительность. Люди верили, что истина открывается во сне – главное, уметь ее интерпретировать. Поэтому сон о бабуине предполагал «священную болезнь» (II, 12), поскольку это животное было посвящено Селене, или луне, а луна вызывала болезни.
