Сердце Алексея учащённо забилось. Перед его глазами поплыли развалины Берлина…
— …Крутояров, нашему полку выпала большая честь. Будем водружать знамя Победы над Рейхстагом. Перед тобой пойдут три группы. Если им не удастся выполнить задачу, пойдёте вы с Вердером. Далее — Егоров и Кантария. Далее — Алёшин и Сидоренко и так далее, пока наш флаг не будет реять над куполом. — Замполит замялся. — В Рейхстаге засели лучшие солдаты вермахта. Фанатики, Крутояров… Можешь отказаться, я всё пойму.
— Готов выполнить приказ Родины, товарищ капитан, — отчеканил старый солдат.
Первых две группы знаменосцев погибли на подступах к зданию, третья — на первом этаже фашистского логова. Пошли Крутояров и Вердер. Им было легче. Они уже бежали по краснознамённой ковровой дорожке, постеленной перед ними Стечкиным и Танаяном, Балуевым и Алкснисом, Герасименко и Базадзе. Там, где не хватало красной материи, товарищи знаменосцев по батальону, прикрывавшие очередной символ Победы, стелили кровью; она ничем не отличалась от цвета флага. Шквальный огонь врага превращал штурмующие батальоны в роты, но натиск на чёрную цитадель не ослабевал. Сегодня волны боевого моря знали только прилив. Никакого отлива. Только прилив. Шёл советский солдат. На последний приступ шёл, потому что он был действительно последним и для тех, кто выживет, и для тех, кто погибнет. Шёл советский солдат и не строил планов на будущее, потому что сегодня надо было закончить войну. Не завтра. Не послезавтра. Сегодня, так как зло надо всегда уничтожать сейчас и никогда не оставлять его на потом.
На пятой ступеньке крыльца пуля эсэсовца Курца прошила рядового Вердера, и боец воткнулся лицом в лестничную гармонику.
— Доигрался, — упрекнул себя Вердер. — На радостях, не сгибаясь, шёл. Крутоярову — крышка. Скоро встретимся, друг.
Взлетев на крыльцо, безоружный Крутояров развернулся, взмахнул знаменем живым и мёртвым, которые бежали за ним, и пошёл к парадному входу в Рейхстаг, чтобы своим телом забаррикадировать горящее зло в его доме для дуэта Егорова и Кантарии. Когда он переступил порог здания, то в миг отяжелел от вонзившегося в грудь свинца.
— Жатва, Господи, — произнёс Крутояров. — Расплата за братьев, убитых мной в Гражданскую. За продразвёрстку, за раскулачивание, за взорванные церкви. Смыл кровью. Прими мя, Господи. — И рухнул на пол…
Виталий Стёгов снял с рукава повязку с нацистской свастикой и бросил её в яму. Его примеру тут же последовали другие фашисты. По лицу бригадира текли слёзы.
