Евроремонт | страница 64
С энтузиазмом выслушав Холодцова, собрание утвердило кандидатом в депутаты какого-то подполковника милиции – причем еще недавно, как отчетливо помнилось Холодцову, этот подполковник был капитаном. Все то же скучное от рождения (но сильно раздавшееся вширь за время перестройки) лицо будущего депутата повернулось к конкуренту, что-то вспомнило и поморщилось, как от запаха рыбьего жира.
Осенью, перебегая из Дома кино на Васильевский спуск, Холодцов впервые увидел доллар – какой-то парнишка продавал его на Тверской за четыре рубля, и Холодцов ужаснулся, ибо твердо помнил, что доллар стоит шестьдесят семь копеек.
Жизнь неслась вперед, меняя очертания. Исчезли пятидесятирублевки, сгинул референдум; Холодцов слег с язвой и начал лысеть; Сенчиллова на митинге в поддержку “Саюдиса” выследили женщины.
Потрепанный в половых разборках, он осунулся, перестал ходить на митинги и сконцентрировал все усилия на внутреннем диалоге. Внутренний диалог шел в нем со ставропольским акцентом.
В августе Холодцов пошел за кефиром и увидел танки. Они ехали мимо него, смердя и громыхая. Любопытствуя, Холодцов побежал за танками и в полдень увидел Сенчиллова. Тот сидел верхом на БМП, объясняя торчавшему из люка желтолицему механику текущий момент, – причем объяснял по-узбекски.
Три дня и две ночи они жили как люди – ели из котелков, пили из термоса, обнимались и плакали. Жизнь дарила невероятное. Нечеловеческих размеров истукан плыл над площадью; коммунисты прыгали из окон, милиционеры били стекла в ЦК… Усы Руцкого и переименование площади Дзержинского в Лубянку вселяли сильнейшие надежды. Прошлое уходило вон. Занималась заря. Транзистор, раз и навсегда настроенный на “Эхо Москвы”, говорил такое, что Холодцов сразу закупил батареек на два года вперед.
Сенчиллов от счастья сошел с ума и пообещал жениться на всех сразу.
Ново-Огарево ударилось о землю и обернулось Беловежской пущей.
Зимой выпала из магазина и потянулась по переулку блокадная очередь за хлебом. Удивленный Холодцов встал в нее и пошел вместе со всеми, передвигаясь по шажку. Спереди кричали, чтоб не давать больше батона в одни руки, сзади напирали. Щеку колол снег, у живота бурчал транзистор. Толстый голос президента обещал лечь на рельсы, предварительно отдав на отсечение обе руки.
Холодцов прибавил звук и забылся.
Когда он открыл глаза, была весна, вокруг щебетали грязные и счастливые воробьи, очереди никакой не было, и хлеба завались – но цифры на ценниках стояли такие удивительные, что Холодцов даже переспросил продавщицу про нолики: не подрисовала ли часом.
