Еле уговорили.
Специально обученная ткачиха рыдала на плече, деятели культуры привычно ели землю, группа ученых вышла к общественности с чертежами и доказала, что, ежели начальник уйдет, оная земля сей же час разверзнется и поглотит Почесалов.
В общем, как ни измучен служением народу был лидер нации, а раз такое дело – пообещал мучиться дальше, не бросил несчастных на произвол судьбы! А чтобы враги закулисные языки свои поганые прикусили, пересел понарошку из главного кресла на соседнее, а в свое посадил одного совсем маленького, без цвета, запаха и биографии, – чисто подержать место.
На инаугурацию в луже соорудили фонтаны, причем назло Женеве, из принципа, дали струю на метр выше.
Гулянья были в самом разгаре, когда специальный человек на яхте отозвал в сторонку другого специального человека и что-то ему шепнул в самое ухо.
– Не может быть, – сказал тот.
– Может, – ответил первый.
Второй помрачнел и, подойдя к банкетному столу, долго глядел в мертвые глаза рыбе, лежащей на блюде. Тут и остальные помаленьку перестали бродить по периметру и собрались наконец вокруг рыбьего костяка с головой. И шепот пролетел по зале.
Да, это была щука.
Задние две трети ее были уже съедены благодарными почесаловцами, и ничего хорошего сказать им она больше не могла.
Наутро цена за баррель стала какая была до щучьего веления.
Кризис почесаловцы вынесли стойко: в список “Форбс” вошли напоследок еще несколько родных и близких лидера нации. Остальные почесаловцы закочумали своими силами. Яхта ушла на Антибы, а лужа осталась. По весне она всякий раз выходила из берегов, затапливая пустынные огороды и замершие строительные площадки; несколько раз бесследно смывало окрестные деревеньки, но население при вести об этом душевного равновесия не теряло, а продолжало стоически кочумать, не моргнув глазом.
А чего зря моргать! – жизнь в здешних широтах всегда стоила копейку. Твердо ориентируясь на эту цену, почесаловцы считали себя потомками римлян и всем видам дорог предпочитали аппиеву.
Рим Римом – однако ж на третью осень без халявы в Почесалове начался разброд. Заговорили! Сначала те, которые подальше, и шепотом, а потом вслух, среди бела дня да на каждом углу. Почесаловцы и сами ушам не поверили: с тех пор как через город провели с заломленными руками того сомневающегося, никто тут сам по себе не разговаривал. Спросит чего начальство – отвечали по утвержденному сценарию; не спросит – молчат в тряпочку.
