Я стучу, но за стенкой звучит мужской голос. Девушки там нет.
Сэма я впервые увидел в апреле, в общей комнате. Он тогда лежал на облучении, наши циклы пересеклись, так что мы подолгу играли в бильярд. Кажется, он мне подыгрывал. Свежий шрам после операции красовался на его голове набухшей, вызывающей буквой «С». «Прошу запомнить, что «С» значит Сэм, а не что-нибудь,» – говорил он. «С» могла бы означать «смерть»: у Сэма была опухоль размером с мячик для гольфа. Он даже носил с собой такой мячик в кармане – для наглядности. А сначала он считал, что у него часто болит голова из-за ныряния с аквалангом.
– У меня этот, как его… рецидив, – говорит он через стенку. – Как и у тебя.
Несправедливо, что эти два слова так похожи: ремиссия, рецидив. Они должны быть на противоположных концах словаря.
Сэм говорит, что после прошлой химии у него отросли кудри.
– Но теперь эта дрянь вернулась, так что опять будут облучать.
Сэм говорит, что он электрик, и поэтому не боится, когда его шарашит всякими приборами. Потом с гордостью сообщает, что после прошлого цикла каждый день ходил на серфинг. На той неделе даже показал язык тигровой акуле.
– А что она мне может сделать? – смеется он через стенку. Мне кажется, я слышу в его голосе океан.
Нина наведывается к нему намного чаще, чем ко мне. Они, кажется, одного возраста. Краем уха я слышу их разговоры ни о чем; в ее голосе звучит оживление. Потом она заходит ко мне, а на ее губах все еще играет улыбка – совсем не та, которой она обычно улыбается мне. Щеки ее пылают под цвет божьей коровки с одной из ее заколок. Я наблюдаю, как она меняет мою капельницу, настраивает монитор, и гадаю, как она позволила себе увлечься, если знает то же, что и я: шансы Сэма снизились с двадцати пяти процентов до десяти. И то, десять – это если округлить.
Черт, я не хочу всего этого. Не хочу думать о процентах и вероятностях, но так уж здесь устроена жизнь.
В школе вероятности не вызывали вопросов.
– Если бросить игральную кость, какова вероятность, что выпадет тройка?
– 1:6.
– Если бросить две игральные кости, какова вероятность, что выпадет две тройки?
– 1:36.
Мне вообще нравилась математика. Нравилось, как она объясняет расклад. Но теперь контекст изменился.
– Если 32-летнему мужчине удалили опухоль мозга, а через 8 месяцев случился рецидив, каковы шансы на выживание?
– 1:11.
– Переведите в проценты.
– 9,09 %.
И никуда от этой математики здесь не денешься. Врачи твердят о соотношении лейкоцитов и нейтрофилов. Медсестры измеряют температуру, вес, отсчитывают миллиграммы метотрексата, преднизона, циклофосфамида. Они документируют мой прогресс в цифрах, поощряя мои пошаговые улучшения, как будто темп зависит от меня. В отличие от карточек стариков с их хрупкими кишечниками, мой график полон оптимизма и вселяет надежду. Я просто образцовый пациент.
