20. После отъезда Ирины, малыш остался единственным утешением в доме. Приятно было смотреть, как к нему возвращаются силы. Одно наслаждение было гладить котенка, трогать нежные ушки, пропускать через пальцы веер хвоста. Это маленькое, по природе своей, независимое создание, исполненное доверия к людям, целиком полагалось на них. Было любо смотреть, как оно носится, задрав хвост, или, гоняясь за белыми бабочками на пустыре, выпрыгивает из некошеных трав. В подвале встретили малыша как новое молодое лицо. Котенок и сам ощущал себя заново рожденным. А память хранила столько разных событий, что казалось, в единственной жизни им просто не уместиться. Зимой он боялся злых "псов усталости". Теперь, когда вечерами Кошко отправлялись гулять, малыш притворялся, что незаметно крадется за ними, на самом же деле только чуть-чуть провожал, довольный, что видит их вместе. Хозяева прятались от Леопольда в кустах и прыскали со смеху, точно дети, не зная причины. А он забирался под зачехленный "Москвич", откуда, как из-под кресла, были видны только ноги людей, и радовался, что пока еще - все хорошо. В подвале многое переменилось: не было больше ни миленькой кошечки, ни Полосатика, ни злого сатрапа. Избранный круг распался. Боевые коты разбрелись кто куда. Чумка произвела настоющую революцию, и кошки привыкали к свободе. Общительный по натуре малыш тянулся к подобным себе, и хозяева уже несколько раз отпускали котенка на ночь. А утром он садился напротив окна, и, чуть-чуть склонив голову на бок, без слов говорил: "Я тут. Все в порядке!" - Иди скорей, маленький, я открою тебе! - причитала Ольга Сергеевна. Началась пора жизни, исполненная предчувствий неизъяснимого счастья. Леопольд не задумывался, что с ним творится, полагая, что только такою и может быть жизнь, что только для этого и существуют на свете кошки и люди. - Не плохо устроились, - Игорь Борисович полушутя упрекал Леопольда, как представителя всего животного царства. - Вы можете целиком положиться на отлаженные бездною лет инстинкты, в то время как человек должен мучаться от осознания недолговечности бытия, не понимая, что ему делать с полученным впопыхах "историческим взглядом на жизнь". Действительно, малышу было легче: теперь он увидел мир сквозь "незамутненную призму" неизбежного счастья, а возрождение после болезни было похоже на непрерывное восхождение к свету.
21. Одним вечерком Кошко отдыхали перед домом на лавочке, а Леопольд то устраивался между ними, то спрыгивал, затевая игру с такими же как он сорванцами. Прислушиваясь к доносившимся из палисадника звукам, Игорь Борисович отмечал про себя, что в кошачьих воплях, даже если это крики любви, игры и азарта, неизменно присутствует что-то трагическое. На горизонте ворочалась обошедшая город гроза. Начинали сгущаться сумерки. Было тепло, даже душно. - Как ты думаешь, - спросила Ольга Сергеевна, - Лепушка помнит, что маленьким мы его часто наказывали? - А как ты думаешь, - ответил вопросом Кошко, - помнит Ирина, что мы ее маленькой шлепали? - Помнит, а как же! Поэтому злая такая. - И вовсе она не злая. Она умная девочка. Просто ей трудно. - Ты всегда ее защищаешь! - упрекнула Ольга Сергеевна. Над белыми башнями плыла голубиная стая. Круг за кругом поднималась она все выше, парила и трепетала живым лоскутиком неба. - Свободный полет - мечта юности, - думал Игорь Борисович. - Душа тянется к счастью, а уж коль не выпало личного - хоть прикоснуться к чужому, выпустив стаю, сопережить окрыленность свободой. Голуби развернулись, вытянулись тоненькой ниточкой и... растаяли в золоте уходящего дня. В сумерках, окутавших заросли, вспыхивали зеленые черточки, и, малыш не выдерживал - то и дело срывался с места, летел стремглав в палисадник, а потом прибегал и усаживался между людьми, чтобы они могли прикоснуться к нему. Затихающий шум, гаснущий свет, почти неподвижный сгустившийся воздух - все казалось приготовлением к близкому чуду. Котенок не находил себе места. Его бросало то в дрожь, то в истому и он признавался в этом хозяину. Они уж давно привыкли беседовать, сами не замечая того. - Люблю добрых, - беззвучно говорил Леопольд. - Я тоже, - соглашался Кошко. - Но терпеть не могу наглых типов, которые пользуются добротою других. - К сожалению, эти "типы" правы, - вздохнул Леопольд, - ибо добрым здесь... нечего делать. - Устремив глаза в небо, он с печалью добавил, Но это уже... не имеет значения. Он видел над головами людей бархат тени, похожей на гигантскую бабочку. Он углядел эту "бабочку" очень давно и давно перестал удивляться, что люди ее почему-то не хотят замечать. Однако тень еще никогда не висела так низко. Леопольд глядел вверх, а хозяева думали, что он смотрит на них. - Почему "не имеет значения"? - удивлялся Кошко. - Да так... - уклончиво бросал котик и сигал в темноту... и опять прибегал. - "Я и ты, мы с тобой - одной крови", - мямлил хозяин что-то из Киплинга. - И "кровь" не имеет значения... - У нас с тобой родственные души... - угадывал Игорь Борисович. - Скорее, одна душа... на двоих, - подсказывал Леопольд. - Возможно... - Хозяин давно отбросил менторский тон - с тех пор, как признал молчаливую тонкость кошачьей иронии, уловив в пушистом комочке свое новое, может быть, более совершенное "Я". Наконец, Кошко встали. Леопольд подбежал, лег на землю и начал валяться в пыли. Этим он говорил, что ему хорошо, что не может вернуться домой, потому что "пришел его час". - Лепушка, мы идем, - сказала хозяйка. Возле подъезда они оглянулись. Котенок, прощаясь, смотрел им в глаза, говоря: "Вы же видите, как мне тут славно"! - Умница! - простонала Ольга Сергеевна. Он успел еще раз потереться о ноги хозяев, и, склонив на бок голову, молча просил: "Ну пожалуйста, вы уж... не обижайте друг друга"!
